Людмила Максимчук  

«Зачем мы здесь?», 2003

Эта книга – та самая, выпуск которой не хотелось откладывать «на потом, на завтра», ибо «завтра – это значит: никогда». Издание оказалось большой проблемой для меня, и не только материальной. При этом я узнала изнутри, как делается книга, в которой не заинтересован никто, кроме самого автора. Компьютерный набор, сканирование и обработка фотографий и иллюстраций, верстка, оформление обложки, форзац и так далее и тому подобное, словом, весь подготовительный процесс... Все, кроме верстки, я делала самостоятельно,  правда, с «подсказками» специалистов-друзей. И вообще − в процессе подготовки книги к изданию я столкнулась с многими «подводными камнями», в том числе, и с недобросовестными «партнерами». Зато попутно «закалилась в борьбе» и научилась работать с нужными для этого дела компьютерными программами. Далее уже была готова не только к сочинительству и рисованию, но и к участию в процессе издания с тем, чтобы книга вышла такой, как задумана, а также оформление её соответствовало всем необходимым правилам и стандартам.

...Зачем мы здесь?

Зачем мы здесь? Это вопрос достаточно серьезный, и я уверена, что он волнует далеко не меня одну. В наше время многие люди задают его себе, пытаются искать ответ, обращаясь прежде всего к источникам из разных религий и вероучений. Исторически сложилось так, что каждому народу свойственен свой нравственный идеал точно так же, как образ жизни, бытовые привычки, блюда национальной кухни. Традиции и обычаи наших предков уже много веков базируются на христианских ценностях, как прежде − на славянских. Понятно, что в Индии − история другая, в Китае − свое, в Египте − иначе… Россия опытом и болью одолевала испытания, находила драгоценные зерна жизни, поддерживала или приостанавливала рост их всходов. Могло быть и нечто другое, но… Не углубляясь в древнее прошлое, о котором осталось мало точных сведений, не вдаваясь в модные дискуссии на эту тему, попробую выразить свои мысли, имея перед глазами настоящее время... Плохое никогда не станет хорошим, даже если придать ему внешний лоск. Безнравственное никогда не станет нравственным, даже если рассматривать его через призму другой религии. Зачем же мне искать что-то другое, если мои недавние предшественники по наследству оставили мне свой опыт, передали свои идеалы? Это − и моя драгоценность. Это − и моя поддержка. Это − и моя надежда.

Зачем мы здесь?

Что есть наше время?

Чего ждать и хотеть от жизни для наших детей?

В этой книге я пытаюсь ответить на поставленные перед собой вопросы путем обращения к истории моей семьи, к сохранению и уважению семейных традиций, тесно связанных с христианскими понятиями и идеалами. Семейные архивы в наше время сохраняются плохо, а эту традицию сохранения корней необходимо возрождать и укреплять в каждой семье. Семья − непреложная ценность в жизни, которая побуждает к духовности и добру. История государств и народов − это и есть история наших семей…

Бесчисленное множество раз возвращаясь к Библии, все больше убеждаюсь, что ничего не бывает зря, что мудрая книга не только описывает события прошлого, но в большой степени объясняет и происходящее на наших глазах. Многие мои произведения связаны с ее содержанием.

Обращаюсь также и к переводам духовных стихов с английского, ибо они расширяют означенную мною тему.

Философско-гуманистическая направленность многих моих работ не случайна. Стихотворная форма, к которой я прибегаю часто, позволяет мне легче донести собственное восприятие мира до читателей. Образное видение того, о чем пишу, позволяет иллюстрировать собственные произведения, работать в синтетическом жанре совмещения литературы и живописи…

ЧАСТЬ 1. К ДОЛИНАМ ЗВЕЗДНОГО ПУТИ…

Хочу рассказать о том, что мне близко и дорого… Очень давно намеревалась, долго готовилась, подбирая и накапливая материал. Старалась собрать самое главное и важное для меня, и получилось как бы два смежных раздела: то, что дорого и близко лично мне, и то, что дорого человеческому обществу. Ценности, накопленные человечеством и не потускневшие со временем, усвоились и стали моим богатством. Негативные же накопления опыта человеческого только разрушали и часто уничтожали то, что было для меня дорогим и незаменимым. Мне от этого деться некуда, как и многим другим людям… Все же, пока живу, буду противостоять тому разрушительному воздействию, которое мешает обрести духовное счастье и стяжать духовное богатство. Духовное счастье существует для меня не в идеальном одиночестве, где никто и ничто это счастье не потревожит, а в открытости миру. И по-человечески хочется, всегда хочется быть рядом с теми, кто чист и светел. Если их нет, невольно стремишься к поиску… Но как их найти? Ведь все люди разные, и, может, надо бы скорее идти к кому-то навстречу, да боязно, что за человек окажется? Что для него является самым важным? На каких принципах он строит свою жизнь? Та разница на шкале ценностей, которая существует у людей, невероятно отделяет их друг от друга, и на такое расстояние, какое разделяет богачей и нищих, здоровых и больных, зрячих и слепых… Неужели так будет всегда?

Неужели же нужны еще какие-то века и тысячелетия, чтобы силы отрицания переменили полярность и стали силами добра?

Неужели люди должны жить в вечном опасении и недоверии друг к другу?

Неужели мало того человеческого опыта, что скопился за все это время?

Об опыте человеческом

Опыт человеческий − печальный опыт, «сын ошибок трудных» а, может, пасынок. Опыт − достояние человеческое, только никто не знает толком, что делать и как им распоряжаться во благо людей. Не вдаваясь в глубинные исследования, модные в настоящее время, замечу одно: род человеческий существует на Земле много тысячелетий, но ни в один из обозримых периодов существования человеческого общества не было стабильности и благоустройства. Известная всем нам история человечества − это история войн, завоеваний, разрушений, достижений для совершенствования способов и средств захвата, коротких передышек для воспроизводства − и все сначала. Так проходили одни цивилизации и начинались другие. Люди из тысячелетия в тысячелетие, из века в век страдают одними и теми же пороками, повторяют одни и те же ошибки. Странно то, что они не учатся на предыдущих, вроде бы чужих, ошибках, но ведь не делают же выводов из своих собственных! Они постоянно враждуют, воюют, убивая себе подобных и "братьев меньших", разрушают среду своего обитания, делят все, что можно и невозможно разделить, болеют, объедаются, завидуют друг другу и так далее… Однако, во все и во всякие времена каждому человеку для удовлетворения своих житейских нужд необходимо примерно одинаковое количество земных благ, и планета наша благами этими располагает − с избытком. ВСЕМ ВСЕГДА ВСЕГО хватило бы: и еды, и питья, и воздуха, и красоты, если бы отношение одного человека к другому было красивым, то есть таким, каким он хотел бы чувствовать отношение того, другого к себе лично. Все давно написано в Писаниях, передается из уст в уста, из памяти в память, из рода в род, но впрок не идет. Не сам для себя создал человек наш мир, а получил его во временное пользование для блага миру и себе. Кто-то жил здесь до его рождения, а кто-то останется жить после его смерти. Значит, при расставании с этим миром навсегда человек, казалось бы, должен оставить его другим не в худшем виде, чем принял сам.

Но этого не происходит. И так − постоянно…

Вместо бережного отношения к миру, природе и себе подобным, человек от века к веку культивирует варварско-пиратское потребление жизни и ее благ: только сегодня, только сейчас, только в эту минуту − все мне, опять мне и только мне... Плакать хочется от обиды за человека и от ужаса пред тем, на что он способен! А ведь люди столько раз могли бы уже изменить все к лучшему в себе и для себя на нашей планете, сделать это можно было в любой день и час истории человеческого существования − от древности до наших дней, но… История предков плавно, почти без изменений становится историей современников, да и сам человек не стал более совершенным, а жаль: создан человек в качестве единицы творения грамотно и слаженно, да вот не слышит он голоса разума, не чувствует боли души… Не ссылаясь на обстоятельства, не объясняя свои амбиции разногласиями и вероисповеданиями, не оправдывая свои действиями влиянием темных сил, а глядя − честно в зеркало правды, − можно сделать неутешительный вывод: наука и прогресс не сделали и не сделают людей счастливыми, пока сами люди не поймут определенно, для чего они получили свое рождение в нашем мире. А ведь не исключено, что последний день жизни человека когда-то может стать последним часом и жизни человечества… Много десятков и тысяч раз били барабаны предпоследнего часа: кровавые войны, разгромные революции, природные и рукотворные катастрофы… Люди, разделенные на отдельные народы, государства, общественные группировки, религиозные и политические направления, становились просто не способными понять друг друга… Им все − нипочем.

Выгода, выгода, выгода… Зачем ее − столько? И в чем она − для народов?

    ЗАЧЕМ МЫ ЗДЕСЬ?

Зачем мы здесь? Что сделать мы должны
Для бытия и не для бытия?
Не отделяя от чужой вины
Свою вину — вина всегда своя, —

Я все же признаюсь, что не могу
Усвоить сочетательный закон —
Не для отчетности, но… свечку жгу
Безжалостно, жестоко, с двух сторон.

Так что ж, для этого? Чтоб не коптить,
Не торговаться и не торговать,
А не жалея, жаром мир кропить,
И получая, больше отдавать,
Чем получил? Для этого? — О да!
Для этого мы посланы сюда!

Июнь 1998 г.

     ЖИТЬ − ПРОСТО!

Жить − просто! Полюбить цветок,
Ребенка, родину, погоду,
Свободу или несвободу,
Как любит легкий ветерок,

 

Играть с волной, и как фрегат
Встречает шторм в открытом море…
Жить − просто! Как в огромном хоре
Живет мой голос; как гранат

 

На ветке зреет средь листвы,
Вбирая солнце в недра зерен…
Прекрасна жизнь, а мир просторен!
От сочной зелени травы

 

До пепла жаждущих песков,
Привыкших к сухости и зною,
От рощиц, полных тишиною,
До безудержных сквозняков,

 

Звенящих в парусах тугих -
Всего в нем в меру и в достатке.
Жить − просто! Написать в тетрадке:
«Твори добро. Люби других.

 

Будь счастлив малым и простым
И поделись своим именьем
С другими – но не с сожаленьем,
А с радостью и вдохновеньем –
И не останешься пустым».

 

Жить − просто! Не считать года,
Растить зерно себе на радость
И отдыха отведать сладость,
Устав от тяжкого труда...

Жить − просто! Песни соловьев,
Цветы и запахи ночные,
Грибы и ягоды лесные
Наполнят чашу до краев…

 

Жить − просто, продлевая час
По мере наполненья чаши,
Чтоб мир оставить детям нашим
Не хуже, чем он был до вас!

Июнь 1998 г.

      Об истории человеческой

История человеческая признана в таком виде, в каком записана в документах и архивах памяти человеческой. Это – официальная история. Архивов − тонны и килотонны.

Да не все они сохранили точное описание исторических фактов, имевших место в свое историческое время. Когда-то умышленно, когда-то случайно, когда-то по неведению слепому люди истребляли бесценные архивы, хранящие историю человеческого прошлого. А чаще действовали – по указанию властителей.

Что упущено или стерто дочиста уполномоченными цензорами – то, можно считать, кануло в лету, того, можно считать, что и вовсе не было… Где-то, наверняка, остаются достоверные и полные сведения о каждом малом мгновении, о каждом деле, о каждом поступке, о каждом человеке, о каждом событии, а многие факты – те просто лежат на поверхности. Но… Описания целых периодов или эпох жизни людей и народов чрезвычайно далёкого прошлого, доступных для изучения, отсутствуют – словно ничего и не было. Кто знает? Как их разыскать? Где они?

Как могут быть полезными, если вдруг обнаружатся, для нас?

Специалистам виднее, но и мне ясно, что наверняка эти находки и их расшифровка могли бы послужить и принести пользу живущим ныне людям.

И всё-таки: какую же историю преподают в школе?

Однако альтернативных исследователей разных периодов истории всех времён и народов теперь предостаточно. И это – здорово!

Но мне меньше ясно другое: что остается, например, делать мне, если хочу оставить исторические сведения для детей человеческих о делах нашего времени? Предполагаю только одно, непосредственно от меня и зависящее: если сумею, написать об этом как можно более верно и полно, сохранить бережно, изолируя от случайностей. Постараюсь сделать это с сознанием того, что впоследствии оказываются очень ценными человеческие свидетельства − в изложении фактов, в описании подробностей, в передаче впечатлений и художественного восприятия глазами человека своего времени.

Что получится − хочу оставить в наследство, хотя «имея в виду благодарность многих», думаю, что та благодарность так и осталась на страницах Ветхого Завета…

Ну и пусть. Будь, что будет. А там − разберутся…

 

В истории, такой или другой, –

Обман и ложь, а правды слишком мало.

И кто б исправил летопись сначала?

Всё свёрнуто уже в рулон тугой.

 

Что дальше в исторической судьбе?

Большой вопрос в строках другого свитка…

Но ведь о том не думает улитка,

Когда тот свиток тащит на себе…

 

                                                   Май 2001 г., в редакции 2024 г.

О личном опыте 

Мой личный опыт ничем не другой, чем опыт всего человечества. Только он не "сын ошибок трудных", а скорее, праправнук или тысячное колено тех ошибок. Масштабы ошибок гораздо меньше, а вот структура и качество − отнюдь. Весь сложившийся во мне материал личного опыта я бы разделила на три неравнозначные части с условными их названиями:

− так надо бы поступать;

− так не надо бы поступать;

− так буду поступать впредь.

И что?

При самом подробном и придирчивом анализе всей информации получается, что поступать надо бы так, как полагалось бы поступать по законам десяти заповедей Божьих и девяти заповедей блаженства христианской морали. Не следовало бы совершать поступки в противоречии с этими законами. Хотя… предположим, что допустимы некоторые отклонения.

И что?

Как же поступала я?

Как же буду поступать впредь?

Пытаясь оправдать свои неприглядные поступки и помыслы, я бы выкроила для них интервал в "допустимых отклонениях". Но объяснение не есть оправдание вины. Я сама себе ничего не простила, судила себя строго, не прикрываясь ханжеством и житейской логикой оправданий.

И что?

А вот что:

− правильно я поступала в десяти случаях из ста − ниже травинки;

− неправильно я поступала в ста случаях из десяти − выше башни Вавилонской;

− впредь буду…? 

…Мой личный опыт не научил меня оптимизму. 

                    О детстве 

 Мое детство осталось для меня навсегда в цепочке воспоминаний о далеком и близком времени, о Новгороде Великом, о моей семье, моем доме, о нашем дворе, об одноклассниках. Остались в памяти и многие вещи и детали, окружавшие меня, каких я с тех пор почти нигде и ни у кого не встречала. Мне и тогда казалось, что все это − неповторимо и невозвратно, хотя очень просто и обыкновенно; да и каждый день, право же, мало чем отличался от предыдущего. Дома у нас всегда было чисто и опрятно, милые мелочи скрашивали скромный быт, характерный для того, послевоенного, времени 1950-х годов. Люди − в большинстве своем − оказались тогда в положении, когда свою жизнь нужно было налаживать заново, уж в который раз − на памяти стариков.

Папа всегда брал на себя все тяжелое и серьезное, что возникало в семейной жизни, хотя на службе − в военкомате − был занят всегда. Мама умела все успевать − и в санэпидстанции, где она работала главным врачом, и дома, где ее присутствие было незаменимо ничем. Аккуратные и скромные предметы быта были частью нашей жизни. И меня с раннего возраста приучали беречь то, что имеешь, ибо приобрести новое − было, наверное  не только и не столько дорого, как просто взять это было негде. Многие вещи и предметы в доме были сделаны руками мох родителей. Так папа сам изготовил буфет, который простоял у нас на кухне всю жизнь, потому что получился красивым и оказался удобным. Чуть позже – сделал для кухни табуретки, потом книжные полки, что-то еще… Мама  много вкладывала сил в приготовление пищи, в домашние заготовки, в шитье одежды. Мы, наверное, и жили несколько лучше других потому, что мои родители умели делать буквально все, за что бы им ни приходилось браться.  В любом деле они проявляли свою индивидуальность и приучали меня к тому же. А мне и вправду казалось, что иначе быть не могло. Мне тоже хотелось научиться уметь делать все так, чтоб было хорошо и красиво, да чтоб пользу приносило. Наверное, с тех пор у меня осталось в памяти, что вещи, сделанные своими руками, пусть уже и послужившие немало – самые хорошие и неповторимые. Вообще, мне очень нравилось, что мои родители старались создать домашний уют. Вышитые салфеточки, ажурные тюлевые занавески на окнах, отстроченная тесьмою с кистями тяжелая скатерть, нелепый круглый абажур, оранжевым тюльпаном свисавший над обеденным столом; простенькая этажерка, заставленная книгами; широкий темный шкаф, перегораживающий нашу единственную комнату пополам, создавая подобие двух изолированных комнаток; низкая и мягкая оттоманка с круглыми валиками по бокам, которую приходилось периодически "перетягивать"; радиоприемник "Звезда", отличавшийся своими закругленными формами и красным цветом от прочих приемников тех лет; хороший для своего времени проигрыватель с массивными пластинками − папина гордость; железная круглая печь посреди комнаты, которую топили дровами; меленький детский стульчик, который смастерил мне папа; мои игрушки…

Хорошее было все это, родное, необходимое. Я с детства привыкла любить наш дом, убирать за собой, помогать маме в каких-то маленьких делах, а позже − ухаживать за младшим братом. Уже в школе научилась шить, и это потом очень мне пригодилось. Старалась все делать хорошо и с удовольствием. Взрослея, понимала, что многое пройдет, но все, что знаю и умею, всегда пригодится. Потому и в детский садик ходила почти без принуждения − там было много интересного, да и оставаться дома было не с кем, потому что родители работали с утра до вечера; и в школе все годы училась хорошо, хотя не все предметы и не все педагоги мне нравились. Что с того? Главное, надо было набирать багаж знаний и навыков.

Пригодится!

…Да, и пригодилось.

Все, что впиталось в детстве, оказалось самым важным и главным − потом.

Те люди, которых я любила и уважала тогда, остались для меня дорогими и теперь, когда большинства из них уже нет на свете. Те знания и понятия, что привились мне тогда, не устарели и по сей день. Наверное, то настоящее, что встретилось на моем пути, заставляло меня искать подобное и избегать подделок, обходить дурное. Думаю, что детство для каждого человека осталось особенным миром, но далеко не для каждого − прекрасным.

Мне повезло.

Я часто мысленно оборачиваюсь назад и вижу себя, маленькую девочку в круглых очках, сидящую за столом с книжкой в руках, а рядом − строчит на швейной машинке мама, тут же озорничает мой младший брат, а во дворе пилит дрова мой папа. Он уже скоро придет с мороза и бросит пару поленьев в нашу печку…

О дедушках и бабушках

Когда я смотрю на фотографии моих дедушек и бабушек, мне кажется, что за  дальностью и давностью того времени, которое отделило нас друг от друга, эти люди остались теми же, что и были тогда. Их юность и молодость пришлись как раз на самый тяжелый и неустойчивый период, переживаемый нашей страной, было это ровно сто лет тому назад…

И что там с ними было-то, в те державные и в послереволюционные времена?

…Я успела застать в живых двоих моих дедушек и одну бабушку.

Мамины родители, Зарембы Евсей Иванович и Татьяна Кузьминична, рано поженились, и было у них семеро детей, и прожили они вместе достаточно долго. Я их помню очень хорошо, чего не могу сказать о папиных родителях.

У папиных родителей, Кудиновых Николая Филимоновича и Марии, было пятеро детей, не очень длинная совместная жизнь и много всяких неустройств. У них все складывалось так, что вместе им пришлось жить очень мало, часто − порознь. Бабушка Мария умерла рано, я родилась уже после ее смерти. А дедушку Николая я видела, помню хорошо.

Оба моих дедушки, Евсей и Николай, а также бабушка Таня, приезжали погостить к нам в Новгород, то на несколько дней, то подольше. Дедушка Евсей с бабушкой Таней жили в Москве, а дедушка Николай − в Горловке, на Украине. Конечно, они приезжали не все вместе, не все сразу, да и вообще достаточно редко. А дедушка Николай − так тот всего раза два был. По малости лет я не понимала, что нужно было тогда ценить каждую минуту, проведенную вместе с ними, что следующего раза, когда они обещались приехать, могло уже не быть. Так все и получалось. И не всегда-то я их слушалась, не всегда жалела, не всегда помогала. Бывало − совсем наоборот… Вообще-то с ними было веселее и гораздо интереснее, чем без них.

Дедушки мои настолько отличались друг от друга, насколько имели разные фамилии. Оба были хорошими, но дедушка Евсей был гораздо добрее и сговорчивее, а дед Николай − был суров, крепок, зато… умел хорошо и вкусно готовить. Так что, когда к нам приезжал дедушка Евсей, то я должна была бы заботиться о нем, разогревать обеды, прогуливаться по городу, что тот очень любил. А гулять с ним было весело! Иногда он приезжал с бабушкой Таней, и эти приезды были подарком для нас. Дедушка Николай приехал в первый раз тогда, когда нужно было посидеть с маленьким братишкой Костей, чтобы мама вышла на работу, в свою санэпидстанцию. Дедушка и сидел с Костей. А заодно и присматривал за мной − очень строго. Бабушка Мария умерла, и он остался один. Тогда я еще не понимала, что это такое. Но дедушка, видимо, уже привык к своему положению. Костю он очень любил и баловал, а меня держал в строгости. Я обижалась на него, часто противилась его придиркам − против того, что уж Косте-то он позволял бить себя игрушками − прямо по голове. Даже умилялся этому. А бабушка Таня была всегда моя любимая, хотя и требовательная. Зато от нее я успела многому научиться − и делала это с большим интересом. Она была настоящая хозяйка и приучила меня к рачительности и экономии. Теперь думаю, что многому я научилась у бабушки и обоих дедушек, просто в те детские годы значения этому не придавала. Ну − приехали, потом уехали, ничего, скоро опять кто-то из них приедет.

А вот и нет…

Я даже школу закончить не успела, как их уже не было на свете…

Сказали б тогда − не поверила.

Уже гораздо позже до меня стало доходить, что на свете ничего вечного нет, и что истина эта не абстрактная, а имеет ко мне самое непосредственное отношение. Мои дедушки и бабушка оказались первыми дорогими мне людьми, с которыми пришлось навсегда расстаться. В настоящее же время мне всех их ощутимо не хватает. Наверное, только теперь я в значительной мере могу понять, что они все для меня значили, даже бабушка Мария, которую я никогда не видела.

Жаль, что отчество бабушки Марии при мне никогда не произносили, а я сама тогда не интересовалась этим. Теперь же всех тех, кто мог бы рассказать это и многое другое, уже нет в живых. Биографии моих дедушек и бабушек, тех, кого я еще застала, частично запомнились мне по их же разговорам, коротким рассказам друг о друге. Те эпизоды и случаи, что запомнила я сама, их привычки и выражения, черты характера, что врезались в мою память, составили для меня исторические портреты моих предшественников, моих самых дорогих людей. Печально, что ни они, ни их дети − мои дядюшки и тетушки − не стремились намеренно оставить о себе не то что систематизированные записи или сведения, а вообще хоть какие-нибудь… Так что если поминать прабабушек и прадедушек, то мне известны только имена моих прадедушки и прабабушки со стороны отца − Кудинов Филимон Егорович и Польских Харитинья Ивановна. Каким же образом узнать хоть что-то о них и узнавать о других, совершенно не известно.

Простите, мои дорогие, что я не успела понять в свое время то, что до меня дошло теперь…

 ПИРАМИДЫ

 
     Среди чужих семейных родословных,
     Оставшихся в затерянных веках,
     Следы от наших родственников кровных,
     Остались пирамидами в песках…

     Но недоступны пирамиды эти,

     И тайны просто так не отдадут…
     Сто лет − гроза. Сто лет − мороз и ветер.
     Сто лет − как мы за прошлое в ответе…
     За нами, как ведется в этом свете,
     Другие поколения грядут…

                                                           Октябрь 2002 г.          

О родителях

  Родители мои для меня всегда очень много значили, и не только в ранние детские годы.

  Конечно, я ведь никогда не воспитывалась у других людей, и как там они воспитывают своих детей, и как они бы относились ко мне, будь я их дочерью − не могу сказать.

  Этого не скажет никто.

  Но с моими родителями мне явно повезло.

  Даже в детстве я уже понимала это.

  Видела других людей, слушала рассказы соседских детей, одноклассников, кое-что подмечала сама, и, поколебавшись порой, при какой-то очередной "обостренной" ситуации, все же делала выводы в пользу своих мамы и папы. Правда, иногда мне казалось, что чья-то мама или чей-то папа добрее моих, но мне было ясно, что это только на первый взгляд, а что там у них дома творится − неизвестно. А у нас − все давно известно, и так было в детстве, так было в юности, так было все те годы, что мы провели в нашей семье. Своих родителей я выучила наизусть и точно знала, что и в каком случае они сделают или скажут, то есть знала заранее, что они сочтут хорошим, а что плохим.

 Наверняка в каждой семье дети с раннего детства чувствуют все тонкости родственных отношений, подстраиваются к родительским установкам или уклоняются от них. У нас уклоняться было нельзя, да и незачем. С возрастом мне становилось все более ясным, что движет людьми вообще, что при этом важно для становления каждого человека в жизни. Куда и зачем двигаться было очень важным − особенно для папы. Он всегда акцентировал мое внимание именно на этом. Для мамы это тоже было важно, но не менее важным было и предупреждать лишние или не нужные пока движения каждого члена нашей семьи − то есть оберегать мужа, воспитывать детей. И все мое постижение житейской мудрости происходило не за горами и облаками, не только и не столько в обществе, а прежде всего дома, в семье. Я понимала уже тогда: важнее семьи для человека ничего нет. А в семье нашей почти никогда ничего не подвергалось коренным переменам, «выкорчевыванию» старых понятий и усвоением новых, несмотря на всевозможные изменения вокруг.

Когда я уже уехала из родительского дома к мужу в Москву, там, у родителей, все равно ничего не менялось. Все оставалось по-прежнему. И приезжая в мой Новгород Великий, отрадно было отмечать то постоянство отношений родителей друг к другу, ту же атмосферу дома, обнаруживать то тепло, что осталось в душе с детских дней. Мои родители, Виктор Николаевич и Нина Евсеевна Кудиновы, были интересной, красивой парой, очень во многом похожими друг на друга людьми. Конечно, трудные времена и жесткие обстоятельства часто не давали им жить спокойно, и это очень мешало мне в свое время осознать их достоинства. С болью и нежностью отметаю теперь все мелкое и незначительное, что не давало мне в молодые мои годы по-настоящему оценить моих замечательных родителей, которые сделали для меня все то, что оказалось самым важным и нужным в моей последующей жизни. Когда мне приходилось знакомиться с другими людьми и узнавать их ближе, я невольно давала им оценку с точки зрения папы: стоящий ли человек?

Порядочный ли?

Можно ли ему доверять?

Не подведет ли в трудный час?

Умеет ли, любит ли трудиться?

Мама посмотрела бы немного по-другому, но примерно − так же…

Этим-то они и были мне одинаково дороги.

Очень сочувствую тем семьям, в которых скандалы и ругань приводят к разводам и другим трагедиям, губительным для детей и взрослых. У нас − тоже бывало, и ругали, и ругались, и папа наказывал нас с братом здорово, но основа семьи была крепкая.

Это оказалось как раз тем, что глубоко запечатлелось в моей памяти о нашей семье.

Оно же и было постоянным жизненным ориентиром в дальнейшей моей жизни.

        КАРЕТНЫЕ ЧАСЫ

Посвящаю это стихотворение моим дорогим родителям, Кудиновым Виктору Николаевичу и Нине Евсеевне.
      Они прожили вместе более пятидесяти лет, и все эти годы – в Великом Новгороде.

Часы из моего родительского дома!
Их мягкий, томный звон запомнил прошлый век.…
Я поместила их на том листке альбома,
Который сохранит и мой неровный бег.

 

Или уже не мой… Альбом хранит былое:
Историю семьи, родителей моих,
Их дедов и отцов присутствие живое,
Их время, их часы − все лучшее о них.

 

…Каретные часы! Минули дни и годы.
С тех пор уже прошли составы грузных лет,
Как папа их купил, решившись на расходы,
Какие не всегда выдерживал бюджет.

 

Однажды увидал их в руках у антиквара
И сразу − полюбил. А я − почти как он −
Их до сих пор люблю, хранительница дара
Родительской любви и прожитых времен.

 

Они у нас всегда на видном месте были,
А рядом пела скрипка, дремал "Девятый вал",
Когда горели свечи и в старинном стиле
Фарфоровый балет мазурку танцевал!

 

Когда-то по утрам они меня будили,
И папочку, и маму, и брата… Кто куда
Стремились каждый день, а вечером спешили
К уютному теплу семейного гнезда.

 

Здесь пироги пекли и гладью вышивали,
Одолевали массу хозяйственных работ,
Ну, разве что из скал огня не добывали
И слушали часы. Любили их. И вот…

 

                 *      *      *
Мне грустно и легко − я не одна на свете,
Когда мой срок часы секундам отдают.
Каретные часы − уже в моей карете.
Бьют полночь.
              Бьют рассвет.
                          И вечность мне пробьют…

6 ноября 2000 года, в годовщину смерти моей мамы,
в день празднования иконе Божией Матери, именуемой
"Всех скорбящих радость"

О себе лично

          Вступление к неоконченной повести

                 "ИМЕНИТЕЛЬНЫЙ ПАДЕЖ" 

 Когда я утром просыпаюсь, тут же смотрю в зеркало. И это − я?

Все еще такая?

Или: уже такая?

Ну, и дальше − бегом, по пути следования.

Каждое утро.

Каждый день.

Каждый месяц.

Каждый год.

Каждое десятилетие…

 …Чуть не каждое столетие − но пусть в следующий раз.

В следующий за этим раз…

Что же, и тогда буду я?

Или совсем не я?

А кто же?..

 Главное − вовремя задавать себе нужные вопросы, а уж нужные, то есть правильные ответы, придут сами. Но не сразу. Так задумано: чем дольше живешь, тем больше удивляешься, тем дольше дожидаешься правильных ответов, тем реже они приходят. А ведь есть и такие ответы, которые знаешь заранее, хотя вопросы задаешь все равно. Мои повседневные вопросы похожи друг на друга, они родственны, как облака, облачка, тучки, и все их скопления вплоть до штормового предупреждения − лично себе. Ответы? О, ответы поливают дождем, посыпают снегом, иногда сбрызгивают солнечным светом, а нередко и бомбардируют градом мою умудренную мудрость, которая безуспешно пытается держать всегда раскрытый зонт над головой моего непокорного «я»! Непокорного или покоряющегося стихии ответов? Мой главный и самый важный вопрос к себе: а что есть такое это «я»? Откровенное, значительное и объемное «я», обозначаемое подлежащим в предложении или изложении моей жизни?

То «я», с которого есть что спросить?

То самое «я», которому есть, что ответить и рассказать?

Сознательно прибегаю к именительному падежу, потому что только в нем я − «я», какая была, «я», какая есть и «я», какая буду, − всегда остаюсь в ответственности за изложенное, а также лично участвую в других второстепенных падежах.  Но… Зачем мне все это? Зонтик моей мудрости формально прав: зачем мне сдался такой суровый падеж?

Ведь это же не я, а со мной, или меня, и не по моей воле, так что я и ни причем.

Да нет, не совсем так…

Причем − и в прошлом, и в нынешнем, и в будущем − не менее причем − и генетически, и умозрительно, и опытом, и духовной памятью, и духовным наследием.

Не отказываюсь!

 Именительный падеж − это когда: кто? − я знаю, понимаю, спрашиваю, отвечаю.

 Родительный падеж − это когда: кого? − меня знают (?), понимают (?) и спрашивают по всей строгости.

 ательный падеж − это когда: кому? − мне дано знание и понимание. Дано для того, чтобы от меня было дано другим…?

 Винительный падеж − это когда: кого? − меня можно с равной вероятностью обвинить либо оправдать, дескать, казнить нельзя помиловать…Оправдать и миловать меня сподручнее − другим падежам, а вот обвинять и казнить − приоритетное право собственного именительного. У него и у меня − права равные!

 Творительный падеж − мой самый любимый, все мое Я − в его власти.

Это когда: кем? − мною,

перед кем? − передо мною,

за кем? − за мною,

над кем? − надо мною,

под кем? − подо мною,

с кем? − со мною -

− творится творение…

Творят меня. Творю я. Два тесно связанных понятия, связанных с кем? − со мной. Творчество всегда творительно.

 Предложный падеж − это когда: о ком? − обо мне хотят, могут, умеют и знают, что и как рассказать. Ничего не поделать: предложный падеж − самый зависимый из всех предыдущих от всех предыдущих.

Ну, пусть их!

…Мой предложный падеж может зависеть только от именительного − это когда: о ком? − обо мне, о себе, то есть, говорю я сама.

 Точнее, собираюсь говорить.

 …Именительный падеж придает значимость тому «я», которое с момента моего рождения находилось в сундучке или в воздушном шарике моего детского «я», а потом уже в тесной копилке взрослого «я», а потом… Не хочу, чтобы оно в итоге оказалось в отсеках отработанной породы моего старческого «я», нашпигованного желчными обидами и хроническими болезнями. Именительный падеж моего личного местоимения дает мне некоторое право на выбор формы для вложения содержания этого «я», зависимого от многих переменных величин, но в то же время и свободного от целого ряда обстоятельств. Создатель моего «я» даровал мне свободу моего внутреннего мира, но подчинение материальным законам внешнего мира и духовным законам Высокого начала.

А с течением жизни ко мне приплывали, прилетали (иногда просто на голову сыпались − сквозь те облачка!) чудесные дары, которые обогащали или обесценивали мои прошлые запасы, меняли пропорции соотношения переменного к постоянному, теснили и посрамляли мою умудренную мудрость с ее "правильным" зонтиком. Чудесным даром моему «я» было и самое мое рождение со всеми свободами и ограничениями.

Хочу, чтобы чудесным и милосердным даром была и моя смерть − христианская религия, так близкая моей душе, не отказывает мне в милосердии. Все лучшие в мире вещи даются даром и уходят даром.

Самое дорогое в мире окажется самым дорогим и за его пределами…

Я ПОДАЮ

В память о посещении источника целебных вод Сергия Радонежского в Малинниках, неподалеку от Троице-Сергиевой Лавры.

Я подаю. А кто подал бы мне
На бедность ли, на старость ли, на бренность,
На одиночество, на откровенность
И на свечу в темнеющем окне?

 

Я подаю… Рука уже дрожит,
Как та свеча в окне, открытом небу…
Купите хлеб, вино и масло к хлебу,
И все, к чему еще душа лежит.

 

Я подаю слабеющей рукой…
Уже нет сил собой распорядиться.
Скорей бы все отдать, освободиться −
Отдав именье, обрести покой!

Август 2000 г.

О душе  

Моей душе временами бывает неуютно и одиноко в этом мире, тяжесть грехов и скорби бытия угнетают ее. Бытие − очень громоздкая вещь, запросто с места не сдвинешь, не переменишь, не переставишь на соседнюю полку − как если бы книгу в книжном шкафу. А душа? Как быть с ней − в той прописной книге бытия? Бытие, полное физических величин и материальных переменных, чаще всего совсем не склонно учитывать состояние и содержание души. Неправильно устроено бытие? …Возможно, даже наверняка − неправильно. Душа мучается при этом. Часто ли страдает душа моя? Часто, слишком часто. Бытие намеренно менять не могу, да и ранее с трудом получалось. А теперь уж − как есть, так и есть. Но думаю, что сила Духа поддерживает мою душу и естество мое человеческое. Иногда и моя душа бывает способна поддержать другие − родственные души.

Когда поддерживаешь других, сил прибавляется и тебе.

МОЯ ДУША

Моя душа неволи не выносит.
Моя душа всегда простора просит,

 

Не просит, нет, но требует простора:
Сначала пусть не шире коридора,

 

 А после − после… небо ей − пещера.
Вселенная − вот истинная мера!

                                                              Май 1998 г.

ОСТАНЕТСЯ ТОЛЬКО…

 Когда все в руках
              рассыплется
                         и превратится в прах,
Когда и успех,
              и сладости −
                              да на чужих пирах, 

Когда отберут
              последнее
                         сытые господа,
Когда предадут
                 любимые
                       любящих и когда 

Не подадут
              на паперти
                          ломаного гроша -
Останется
                 только − музыка,
                           музыка и… душа! 

                                                                Апрель 2000 г.

ДУША

Музыка Александра Ковалевского

Постой, душа моя, не рвись
Из распластавшегося тела:
Вдруг оживет, остановись −
Нет вероятному предела…

 

Хотя бы пару лишних лет
Ты попроси еще у Бога!
Душа моя, мой рай и свет!
Прости и потерпи немного,

 

Не пожалей, так пощади −
В тебе одной мое спасенье!
Еще минуту подожди.
Ну, хоть секунду.
Хоть мгновенье…

Март 1993 г.   

                    О родных и близких

 …Отдать можно все, а если не все, то очень многое, что и нужно делать бескорыстно. Очень многим это отдаваемое тобою добро пригодится гораздо больше, чем тебе; да и отдавать легче, чем брать − отдал, и забот стало меньше.

Часто ли я отдаю?

Не очень часто, но бывает такое.

Часто ли беру? Редко, но беру. Брать можно не все и не у всякого, кто дает, а разборчиво. Вот и разбираюсь с моими подателями и получателями, с кредиторами и кредитуемыми, с опекунами и опекаемыми, с советчиками и поучаемыми − с моими родными и близкими! Куда ж без этого? Раньше они разбирались без меня, а подошло мое время, вот и я включилась в процесс и выйти из него не могу, иначе оборвется связующая нить.

Да и как я без них?

Как они без меня?

Это я объяснила про взаимные долги.

…А взаимная любовь?

Невозможно прожить без любви, без взаимной любви друг к другу, к своим родным и близким. Если не любить их, так кого же?

Трудно не любить. А любить… еще труднее!

Нет ничего труднее на этом свете, чем любить родных и близких. Это − как сизифов труд: сколько в гору не кати, всегда падет обратно. Но катить-то все равно приходится. Вот и стараюсь, вот и надрываюсь, а иногда опускаю руки: зря только силы потратила, ведь давно все уже упало, а я и не заметила…Любить родных и близких, и близких моих близких, и моих врагов, и близких моих врагов, и врагов моих близких и далеких − в прямом смысле, и значит, любить все человечество, что я охотно и делаю. Но любить всех − довольно просто, а каждого в отдельности и в определенном отношении к себе лично − превращается иногда в настоящий подвиг. Все человечество я люблю умозрительно, объемной планетарной любовью, и человечество ничего не запрашивает за эту любовь, чаще всего оно даже и не догадывается, что она у меня имеется. Такой же всеохватывающей любовью я люблю природу, животный мир, землю, воздух, небо, и никогда эта любовь не обернется ненавистью.

Любить врагов?  Христианской любовью?

…Молиться за врагов и просить для них мира, как и для всего человечества, я могу, что и делаю чистосердечно, только вот акафист любимым врагам (?) для меня звучания не имеет. Желаю им мира и добра, жалею их, но любить все-таки не могу, к сожалению. Отстраненно – еще могу, а конкретно – не получается. Не дошла еще я до таких вершин духовного состояния… Любить близких? Близких по идеологии, близких по интересам, близких по соседству обитания, близких по возрасту, близких по несчастью − очень даже можно… предупредительно-примирительной или рационально-согласительной любовью; да не упрекнут меня близкие в неточности определения.

Легче всего, да и приятнее всего любить друзей и близких по духу. Обычно, друзья-то и бывают близкими по духу, тогда такая дружба с годами не распадается, а только укрепляется, что и прекрасно. Это родственников не выбирают, а друзей выкристаллизовывает жизнь. Отношения друзей по духу − это отношения равноучастия, равнопонимания, равноотречения. Любить близкого по духу можно молча: взглянули друг на друга и поняли друг друга без слов − ничего лучше не придумаешь!

Любить родных?

Вот он, сизифов камень, который падает с высоты непременно на голову, как раз с больной головы на здоровую, и жалеть при этом нужно не себя, чью голову он расколол пополам, а напротив − моего родственника, с чьей головы камень уже свалился! Я и жалею, и сочувствую, так нет, еще и любить надо, не притворно, а душевно, из глубины чувства. Из приказания − какая ж это любовь? А я и люблю. Войду в положение этого человека, понимая его ситуацию, зная его самого. Что делать… Дорогих родных не так уж много на свете… Отряхну волосы, положу компресс на голову, подберу обломки камешка, подмету песок − все с терпением делаю. Какая ж это любовь − без терпения?

Терплю и смиряюсь.

Смиряюсь и соображаю, что же делать дальше?..

Как что? − Любить!

А я и люблю… 

…Действительно, кровных родственников подчас бывает очень трудно любить, но никуда от них не денешься, они даны тебе природой с рождения до смерти, или их, или твоей, как получится. К ним привязываешься, привыкаешь, знаешь о них все: от заметных достоинств до мельчайших недостатков; вместе с ними, хотя и в разных лодках, плывешь по одной реке жизни; вместе с ними взрослеешь, а затем стареешь и все прочее. Течение жизни жестоко и непредсказуемо, и многие лодки пристают к берегу, другие отстают, иные терпят крушение, и вот… В какой-то период жизни понимаешь, что уже мало осталось тех, кто впереди тебя, за чьей спиной или парусом можно укрыться от ветра или обстоятельств, к кому можно просто прислониться и передохнуть. Да, лодки-то остаются, а люди − самые родные − уходят…  Когда я пишу в храме записки о здравии и об упокоении, то долго пишу список покойных и коротко список живых. Но для меня все умершие − в ощущении их неповторимости − как живые, что-то от них осталось во мне навсегда, осталось в памяти, осталось в привычках, осталось в душе, осталось частью меня. Я − вместилище прошлых жизней и мыслей моих дорогих родных, их судеб, их дел, их долгов и… болезней. Впереди меня − почти никого.

Скоро, как скоро я уже буду сама впереди всех!

Как часто теперь я упрекаю себя в черствости, в немилосердии, в эгоизме. И почему это я так уклонялась от того камня, который не то, чтобы свалился на голову мою, а лишь временной поклажей пристроился среди прочего груза на моей устойчивой лодке? Зато сколько громадных валунов я сваливала когда-то, не задумываясь, на хлипкие лодочки моих родных! В моей силе и возможностях было тогда поступать иначе...

…Как жаль, что мне уже поздно искать пользы для жизни многих моих родных и близких…

Моя лодка становится уже плохо управляемой.

Когда-нибудь, когда-нибудь, если Господь продлит мои дни и часы, мне хотелось бы написать о моих родителях и прадедах и времени их, о себе и о времени своем − правильно и праведно, отбрасывая и оставляя в стороне все нестоящее, недостойное памяти и усилий, но запечатлевая все лучшее и ценное − для будущего. Многое, многое уже и на моем веку прошло, пролетело, просочилось − безвозвратно − или отдалилось не непреодолимое расстояние. Да разве мне первой на этом свете выпали такие испытания? И чего же я раньше не была добрее, терпеливее, смиреннее? Все, что прошло, изменить уже нельзя. Сумею ли я изменить к лучшему то, что еще осталось в моей силе и возможностях? Представляю, как трудно меня было когда-то любить, как трудно меня сейчас любить моим родным и близким, а тем более далеким.

А может, и проще, право; издалека-то − роднее?

Чем дальше − тем роднее? Возможно, ведь самыми родными и близкими мне стали большей частью те, кого уже нет, и Те, к Кому они отошли… Ведь новых-то родных и близких − где взять? Недаром великий старец преподобный Серафим Саровский, которого незадолго до его кончины спросили о его родственниках, он указал на лики Спасителя и Божией Матери: "Вот мои родные!" Все правильно. Они и мне родные, и всем моим родным и близким такие же родные, только не всякий человек это знает, особенно тот, кто и знать не стремится. Но ничего, наше общее родство откроет когда-то непросвещенным такое знание, которое сделает родными всех нас, даже когда самое знание упразднится…

Что бы ни было в этом открытии нового, делание всех нас родными без любви невозможно и не будет возможным никогда.

          О ровесниках и учителях

 Гораздо чаще, чем хотелось бы, я оборачиваюсь на мои детские и школьные годы, щемительно близкие, но необратимо ушедшие по дороге к пирамидам вечности. Да, так устроен мир, что по той дороге проходят все люди, их деяния, события, а следом идет  память о них. Все уходит быстро и обратно уже не возвращается никогда. Но на отрезке собственного жизненного пути еще можно обернуться и подобрать какие-то памятные камешки и песчинки, оставшиеся на дороге, пересчитать их, бережно взвесить. Бывает, иногда, можно и распорядиться ими по желанию души. Мне бы хотелось из тех крупиц памяти, собранным в особом хранилище, составить отдельный альбом, посвященный моим детским и школьным годам, в значительной степени определившим мою дальнейшую жизнь.

Говорят, что ранние годы жизни запоминаются гораздо ярче, чем все последующие.

Самая ранняя память туманна, более поздняя − уже яснее, потом я уже сама понимала и запоминала сознательно то, что мне казалось наиболее важным. А многое запомнилось невольно. Новгород Великий… Все мое детство крутилось в нескольких дворах, расположенных по соседству, да и в двух-трех домах, стоящих рядом. Сначала мы жили на Мининской улице, или как ее потом называли, улице Штыкова. А потом переехали в дом напротив, что на углу Штыкова и Дмитриевской. Теперь эту улицу, по старой моде, переименовали в «Великую».

Да, я родилась в великом городе и жила на великой улице…

Меня всю жизнь сопровождает их величина.

Такое было у меня не мелкое начало.

Мои дошкольные друзья все жили в этих же дворах и в этом же районе. Я их встречала во дворе, иногда ходила к ним в гости, иногда они к нам. Несколько моих подружек то начинали со мной активно дружить, "прямо не разлей вода", то ссорились непонятно почему. В детском садике − немножко другая компания. Там было больше порядка, чувствовался режим, было меньше условий для хулиганства и озорства. Мне нравился и садик, и наш двор, и весь наш Водницкий район, да и весь наш город. В город меня одну не отпускали, а только с родителями или с кем-то из взрослых, хотя мы жили рядом с городским парком, граничащим с Кремлем, недалеко от центральной площади. Конечно, мы с ребятней всюду успевали без особого отчета перед родителями.

 Без этого − какое же детство?

  Когда меня уже в семилетнем возрасте отдали в школу (а это был 1955 год), тут уж приходилось отпускать одну, хотя путь был относительно неблизкий. Вторая школа − довольно далеко от дома, рядом с центральной площадью, с главным входом в Кремль. Ближе школы не было. Да школ-то в городе было тогда мало! Уже перед началом пятого класса нас всех перевели в двенадцатую школу, а это − прямо в конце улицы Штыкова, в пяти минутах ходьбы от нашего дома. Нам-то, водницким, было хорошо, а кому-то становилось гораздо неудобнее. Но я помню точно, что большинство из тех, кто учился в нашем классе, так в нем и остались, в другие школы не перевелись. Я никогда не училась в другом классе и мне кажется, что у нас были самые хорошие ребята, хотя лично у меня кое-с кем с первого и до последнего дня учебы так и не обнаружилось общих точек соприкосновения. А кто-то вообще никакой симпатии не вызывал… Другие же мне сразу понравились, и все одиннадцать лет, что проучились вместе, мы так и оставались в самых добрых отношениях.  В первые годы учебы мы быстро привыкали друг к другу, к соседям по парте, к процессу учебы, к одноклассникам, к ученикам других классов, к школьным порядкам. Требования учительницы − прежде всего. С первого по четвертый класс набирались общих знаний, выявляли свои личные склонности, расширяли детские познания. Мне было заметно, кому нравится учиться, а кто учится потому,  что так надо, что послали родители или от нечего делать.

  Учиться нравилось многим. Какие-то общественные дела, если и  преобладали над учебой, то периодически. Основная группа хорошо и ровно училась, ребята были достаточно развиты, имели разносторонние интересы. Многие занимались спортом, некоторые - серьезно. Занимались и музыкой, рисованием, какими-то поделками, то есть помимо школы каждый был чем-то увлечен. По части дисциплины все шло довольно ровно, но не всегда. Личные симпатии и неприязнь, конечно, иногда перевешивали установленные рамки и порой нарушали школьный этикет, но тут уж деваться некуда. А разве дома у всех все было гладко? В школе  − только отображение той жизни, которая была у каждого из нас дома, и несовпадений от накладок одного отображения на другие оказывалось множество. Иногда это было серьезным, иногда не очень, а иногда  − смешным.  Случались и неприятные вещи, яркие проявления дурного домашнего воспитания, всякое другое, но… Помню так: все хорошее было нормой, и удостаивалось скромной похвалы,  зато все дурное подлежало громкому осуждению и порицанию, иногда перед всем классом. Наш класс считался одним из лучших в школе по всем показателям, в том числе и по поведению, так что нам повезло, что мы так удачно оказались вместе, в одном коллективе.

  Когда  уже учились в двенадцатой школе, если не с пятого, так с шестого-седьмого классов ребята начинали ощущать себя взрослыми, то есть учились со старанием, с прицелом на будущее. Стали заниматься дополнительно, по интересам, готовясь к выбору дальнейшего пути. С каждым годом становилось все заметнее, кто на какие высоты взял ориентир, кто к чему стремится. В последних классах ребята начали уже заниматься в специализированных школах, на курсах, брали частные уроки − параллельно занятиям в школе. Велась, конечно, пионерская и комсомольская работа, проводились общие собрания, праздничные концерты, вечера, встречи в КВН (было тогда такое повальное увлечения играми в КВН – в клубе веселых и находчивых); приметами времени были также участие в демонстрациях, выпуск стенгазеты, сбор макулатуры и металлолома, поездки в колхоз… Заметно выдвинулись активисты, давно уже наметились те, кому более по душе было оставаться в тени или в резерве…  Мне, как правило, особенно не хотелось ни туда, ни сюда, потому что казалось, что во всех этих движениях и течениях присутствовал неистребимо-показной элемент и было очень мало стоящего. У меня уже давно, из раннего детского опыта, сложилось убеждение в том, что люди вообще не утруждают себя желанием понять друг друга, помочь слабым, разобраться в главном.  Это было странным и непонятным для меня.

    Может, я была в чем-то очень не права.

    Не знаю…

  Личных друзей у меня в нашем классе было очень мало Друзья и подруги, конечно, были, но полного и откровенного взаимопонимания, какого мне хотелось бы, не возникало никогда. Или такое вообще бывает редко? В классе же свои дела, свои программы, свои завихрения… Образовывались целые компании по взаимным симпатиям и общим интересам. Кто-то с кем-то уже давно дружил, и дружил серьезно. У мальчиков было несколько своих содружеств, у девочек − не меньше. Со временем девочки стали дружить с мальчиками, и это невыразимо тонко украшало картину классной жизни. Какие они были хорошие, эти наши милые пары! Не надо было никакие романы про любовь читать, а только иногда смотреть на них. Они даже внешне выглядели по-другому, чем раньше − манеры, движения, разговор… С возрастом все менялось, конечно. С возрастом  можно и позволить себе кое-что в проявлении себя и какой-то своей воли.  Тут уж некоторая воля проявлялась в облике девочек, во внешнем виде мальчиков... Конечно, это не настоящее время, когда пошли совершенно другие измерения и ориентиры. В начальных и средних классах все ученики ходили в установленных формах, старались соблюдать внешние приличия, в основном придерживались правил распорядка. Сменить школьную форму не то, что на какой-то смелый наряд, а просто на другой костюмчик – означало неприятности. К восьмому-девятому классу уже можно было позволить себе выглядеть более индивидуально, а к концу одиннадцатого класса  никто особо не придирался к нашим нарядам.

К концу десятого нашего класса решился вопрос о слиянии в будущем году двух одиннадцатых классов − нашего и соседнего. Ребят из соседнего класса мы хорошо знали, и целый последующий год проучились вместе с ними почти бесконфликтно; наоборот, даже интереснее стало. Ведь мы уже были совсем взрослыми, и относились друг к другу достаточно терпимо… Хороший был наш класс... И школа была хорошая. Почти все ребята, кто успешно учился и стремился к образованию, получив аттестаты, в первый же год после окончания школы поступили в институты и другие высшие учебные заведения. Даже те, кто учился похуже, также поступили туда, куда хотели.

 За это спасибо школе и учителям.

 Учителей же моих я вспоминаю не реже, чем школьных товарищей. Учителей у меня было предостаточно. Воспитатели в детском саду уже начали этот процесс обучения труду, начали развитие творчества, вернее, продолжили то, чему учили детей дома. Поэтому первый школьный год мне показался похожим на предыдущий, садовский. Первые четыре года начальной школы нас учила одна учительница, как это заведено. Нам досталась неплохая учительница, но иногда чересчур требовательная. После мы с ребятами вспоминали ее, и даже иногда встречали. Нам даже передавали приветы от нее, хотя мы учились уже в другой школе. Она еще долго учила других детей, не забывала и нас. В новой школе − уже был классный руководитель и разделение по предметам. До восьмого класса нас вели одни педагоги, а после прибавились другие. Предметы расширялись и усложнялись, требование к ученикам все возрастали. Учиться становилось с каждым годом все интереснее.

А еще… С третьего класса меня родители отдали в музыкальную школу. Сначала я занималась с частным педагогом дома. Но это было совсем не то, что школа. Педагоги музыкальной школы значили для меня очень много, ничуть не меньше, чем педагоги в общеобразовательной школе. И в той, и в другой школе были предметы, которые я любила, и которые не очень нравились. Я же старалась заниматься хорошо по всем предметам. Музыкальную школу окончила со средними успехами, да и не собиралась учиться музыке дальше. Она пошла мне в зачет для общего образования.

Но, так или иначе, занятия в общеобразовательной школе оставались для меня очень важными до последнего дня учебы. Литература, история, английский язык, математика, физика были моими любимыми предметами. Склонность к литературе у меня выявилась очень рано. Литература для меня была даже не предметом, а целым миром, который нужно было не изучать, а познавать. Изучая историю, я представляла себе историю человечества, претерпевшего много войн и несправедливостей, имеющего разносторонний опыт и говорящего… на разных языках… Точные науки я изучала с особым удовольствием. Они меня увлекали тем, что  подчинялись материальной логике, на которой стоит наш мир.

Наш мир мне был любопытен.

Практические и лабораторные работы по другим предметам расширяли естественные  познания, учили пользоваться этими знаниями в жизни. Гуманитарные предметы мне были очень близки как человеку мыслящему. Все это было интересно. Многие наши педагоги умели представить нам свой предмет в полной мере, другие – через собственное восприятие, некоторые – из глубины и полноты своего мировоззрения. Хорошие у нас были учителя, некоторые – прямо-таки замечательные. Жаль, что в свое время не удавалось отдать им дань. Задушевная дружба многих наших учеников и педагогов не ослабевает до сих пор.

В школьную пору мне очень помогали библиотеки. Дома у нас, конечно, было немало хороших книг, которые папа подбирал очень тщательно. Только их мне вскоре становилось не достаточно. Все библиотеки города, которые были открыты для учащихся, я стороной не обходила. Все выставки и концерты, мало-мальски интересные, я всегда посещала. Вот узконаправленные кружки и спортивные секции мне казались отнимающими много времени, которого всегда не хватало. В последних школьных классах мы с несколькими одноклассниками занималась в математической школе при Педагогическом институте. В результате трое из них поступали вместе со мной в наш новгородский филиал Ленинградского электротехнического института. Все мы поступили с первого раза.

Школа  давала прочные и стойкие знания, без которых в дальнейшей жизни было просто делать нечего. Безусловно, эти знания можно было не усваивать, игнорировать, оставлять слева по борту, но… Кто хотел − учился, кто ленился − пенял на себя, кому было трудно − нагружал свои мозги  в меру. Явных лидеров учебы в нашем классе было несколько, и наши учителя ими гордились. Эти ребята и потом, при всех жизненных встрясках, так и оставались, в каком-то смысле, в первых рядах специалистов своей профессии. Это меня радовало! Многие одноклассники после окончания школы разъехались из города. Многие поступали в ВУЗы других городов, работали и работают в серьезных организациях. Живут в Новгороде Великом, в других городах и районах страны. Разговаривая с ними при наших нечастых встречах, я всегда интересовалась: насколько прочны и качественны были те знания, что мы получили в школе? И почти все из них  говорили то, что я и сама знала прекрасно: хорошо нас учили, хорошо к нам относились, желали добра. В отношениях учеников и учителей, конечно же, были досадные мелочи и неожиданные конфликты, проскакивала явная несправедливость при некоторых ситуациях, были "любимчики" и "золушки", были обожаемые и несимпатичные педагоги… Было все, но этого не могло не быть. Главное было в другом: учителя учили нас, а мы учились у них. Каждый из наших учителей вносил свою лепту в построение нашей базы знаний, и не меньше − в созидание личности ученика. Отношения учителя с классом, особый микроклимат во взаимоотношениях ученика и учителя, приятная аура, царившая на отдельных уроках и неблагоприятный климат, установившийся на других − это трудно описать. Были предметы, которые нравились только потому, что их хорошо вел учитель. Были предметы, которые были очень интересны по идее, но учитель никакой симпатии не вызывал, даже напротив. Были уроки, с которых хотелось сбежать или не приходить вовсе... Были и такие совпадения, когда хотелось, чтобы урок не кончался никогда, а диалог учителя с классом продолжался долго-долго. К такому педагогу хотелось приходить без устали; изучать его предмет, приводить к нему своих собственных детей, а теперь − и внуков… 

  …Институт − это уже следующая ступень. Обучение профессии также построено на знаниях и авторитетах педагогов и специалистов и зиждется на этом... Но там уже мы не были детьми. Там были качественно другие взаимоотношения с преподавателями, другой интерес в учебе, более осознанный и жесткий. Лекции, семинары, курсовые работы, зачеты, экзамены, сессии, прохождение практики на предприятиях  − совсем другая, взрослая жизнь…

  Годы положены − на учебу, иначе нельзя.

  Помню почти всех своих воспитателей, педагогов, учителей, пусть не конкретно каждого по имени и фамилии, но умозрительно − всех. Особенно осталась в памяти наша двенадцатая  школа…  Лично у меня были всякие отношения с моими школьными учителями, и если я бывала к ним не справедлива, то может, потому, что иногда хотела от них гораздо большего, чем от себя. Зато, отдавая им дань уважения, никогда не писала никаких шпаргалок, старалась выучивать всякое такое, что мне казалось тогда совсем не нужным или не важным, и готовилась ко всем урокам, даже если была уверена, что завтра − точно не вызовут отвечать. 

   Они трудились, вкладывая в меня свои знания.

    Я трудилась усвоить эти знания и старалась подтвердить:  их усилия не прошли даром.

    Спасибо всем моим учителям!

СПАСИБО ВАМ, УЧИТЕЛЯ

 

Я помню вас, учителя.
Я начинала все с нуля −

 

От ноты "до", от буквы "а",
От искры высеклись слова

 

И устремлялись выше звезд,
Туда, где нет домов и гнезд,

 

И падали строками вниз,
И наполняли чистый лист

 

Земной житейской мишурой,
Переплетавшейся порой

 

С корнями сорной лебеды,
С песком, уставшим без воды,

 

С цветами, с россыпью камней,
С огнями, топотом коней,

 

Шершавым мхом материков,
Вплавлялись росчерком стихов

 

В фундаментальные миры,
Принявшие мои дары…

 

А мысль бежала все быстрей,
Как растекались в глубь морей

 

Тетрадок узкие поля…
Спасибо вам, учителя!
                                            Февраль 2002 г.

                     О далеких и очень близких

  Дорогие мне и моим родным люди − дорогими мне же и остаются, хотя большинства из них давно нет в живых. Смотрю на фотографии, запечатлевшие их в те далекие годы. Иногда подолгу рассматриваю выражения лиц. Особенно интересны групповые фотографии. Смотрю на прически, одежду и обувь, соответствующие моде тех лет. Чувствую, они − как живые; чувствую, какие они разные, очень разные те люди, которые смотрят на меня с довоенных и послевоенных фотографий. Их судьбы горько опалены бедами войны 1941–1945 годов, и нет из них ни одного человека, чья жизнь не оказалась бы подвержена ее испытаниям.

Испытания войной мои родители перенесли в полной мере. Военная тема никогда не уходила из их памяти. Ее влияние на весь уклад их жизни я почувствовала уже в раннем детском возрасте, хотя мне, по малости лет, ничего о войне не рассказывали. Да и правду сказать, мама не любила все это вспоминать вслух, а папа − тем более. Он никогда не рассказывал о своих военных годах специально, как многие другие  участники военных сражений. Уж если я просила, то − вскользь − об участии в боях, о двух своих тяжелейших ранениях, о госпиталях, где месяцами потом лечился. Не любил говорить и о мытарствах своей большой семьи, раскиданной по свету в результате неисчислимых бед, хорошо известных многим другим таким же семьям. Его семья была вынуждена уехать с Украины незадолго до войны, да и у маминой семьи − примерно та же история. Рассказывать обо всем этом они не любили, но и забыть никогда не могли, да и не хотели…

…Смотрю на фотографии − наиболее ранние, 1938 года, значит, тогда папе было 16 лет.

Ребята! Какие они молодые и ладные! Красивые лица. Одеты скромно. В центре − взрослые, наверное, учителя. Так вышло, что папа, Кудинов Виктор Николаевич, заканчивал среднюю школу уже в Рузском районе Подмосковья, в Колюбакино. В классе у папы появились друзья, и неплохие, судя по тому, что с некоторыми даже переписывался впоследствии. Осталось несколько фотографий одноклассников 1938-1939 годов. Игры в волейбол, лесные прогулки, какие-то школьные мероприятия, видимо, классные собрания − все сфотографировано.

Далее − другое.

Судя по надписям на следующих фотографиях, папа перед самой войной заканчивал лейтенантские курсы в Кемерово, в 1942 году, откуда сразу попал на фронт. На фронте было не до фотографий. Из всего 28-го мотострелкового гвардейского минометного полка, в котором папа воевал на Ленинградском фронте, в живых осталось полтора десятка человек. Есть фотографии, сделанные в госпитале ЭГ 1359 под Ленинградом, в 1943 году, где папа долго лечился.

После войны − военные курсы МВКУОС МОВУ МВС в Кучино, под Москвой. Замечательный снимок сделан 6 сентября 1946 года! Строгие, сидящие рядами военные очень сосредоточены и серьезны. Они разного возраста, наверное, те, что уцелели после войны. Одеты в разную форму одежды. Звания все не очень высокого, судя по их погонам. Медалей и орденов заметно не так много. У папы − орден Красной Звезды, как и у нескольких других офицеров. Папочка − почти самый молодой из них, ведь когда война закончилась, ему было всего 23 года…

Весной 1946 года Виктор Николаевич знакомится с Ниной Евсеевной Заремба. На фотографии этого периода, сделанной в августе 1946 возле санатория № 21 в Кашире, − также молодые люди, оставшиеся в живых после той войны. Много красивых молодых девушек, и среди них − моя мама. Девушек гораздо больше, как и полагается быть после каждой войны.

В год окончания войны моей маме было 22 года. В это время мамочка познакомилась с папой, в чем ей очень повезло. Да и папе повезло, если сказать честно. Он был сильно изранен, и только молодость его спасала, а мама поддерживала впоследствии. Мама тогда уже заканчивала первый Московский медицинский институт. Ранее имела сестринское образование.

Выпуск врачей 1942-1946 годов − одни девушки. В группе был только один парень, да и то потому, что его не взяли на фронт.

Мама и две ее подруги Маргарита Гриневич и Нина Никифорова были очень дружны между собой, помогали друг другу. Помощь была и в учебе, и в житейских делах. Маме моей было очень тяжело, потому что все военные годы у нее на попечении был слабенький здоровьем отец, Евсей Иванович, и младший брат Яков. Рита и Нина постоянно выручали ее, без них бы она не закончила курс учебы − от усталости и от голода. Нина Ивановна и Маргарита Митрофановна все годы жизни моей мамы так и оставались ее лучшими подругами.

 

Рассказывала мама и о своих преподавателях. Педагоги института были очень эрудированны и принципиальны. Скидки на военное время не делали, считали, наверное, что врачу нельзя быть малознающим. Оценок не «натягивали». Требования предъявляли высокие.

 

 

Знакомство и брак моих родителей предопределили их переезд из Москвы в Великий Новгород, куда направили папу на работу. В Москве у них оставались родственники, близкие друзья. Прощальный снимок в Москве − осень 1946 года в Чистом переулке, в квартире, где тогда жила папина сестра Зоя Кудинова.

И вот − Новгород Великий…

Две фотография 1948 года в разрушенном Кремле очень дороги для меня...

 

А вот фотография 1949 года возле Новгородского областного военкомата. Заметно, как немолоды некоторые офицеры. Папа − почти самый младший из них, уже капитан. Все − фронтовики. Заметно, что здание военкомата, оно за спиной у офицеров, еще хранит следы военных разрушений, каких в Новгороде было очень много.

Военкомат располагался на территории Зверева монастыря, от которого половины не осталось после войны. На той же территории располагалась прокуратура, возле которой и сфотографировались семьи сотрудников военкомата в 1953 году после какого-то праздника. Очень многие лица помню. Помню даже эту девочку и ее оригинальную шубку с подходящей к ней шапочкой, потому что таких больше ни у кого не видела тогда. А мамочкино пальто, с серым каракулевым воротником и такой же шляпкой, мне казалось тогда верхом элегантности.

Множество фотографий я отложила в сторону.

Отобрала именно эти по двум признакам: характерность деталей каждого времени и четкость изображения. А есть десятки таких фотографий, что требуют реставрации. И на них − очень знакомые и родные лица, любимые уголки Москвы и Новгорода Великого, милые подробности… Но все равно нельзя объять необъятное на бумаге. Зато вполне можно − в сердце… В моем сердце эти люди, родные, знакомые и совсем чужие, находятся в близком соседстве. Не знаю, может быть,  если бы мне пришлось родиться в настоящее время, эти фотографии представились бы моему зрению музейной витриной, где выставлены неодушевленные предметы и экспонаты…

   Но я родилась в свое время, а они – в свое, очень близкое от моего.

   Все мы – рядом…    

   Да и что все мы есть, как не минутки и секундочки нашего общего времени, настоящий счет которому знает только Создатель…

Это были другие лица.
Это были другие люди,
Никогда их уже не будет,
Их история не повторится.
                                                  Июль 1979 г.

               О ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ПОСТУПКАХ

 Поступки человеческие как настоящего, так и отдаленного времени, чаще всего не отличаются мудростью и почитанием Высших законов. Люди как-то не приучились служить друг другу с радостью и смирением, ибо… Они высоко мнят о себе, угождают своим страстям и падают все ниже и ниже. Каждый хочет или требует от другого то, на что сам уже не способен. Ничего не менялось в лучшую сторону, а могло бы. Века и тысячелетия не сумели прибавить ничего нового в толковании доброго и злого. Все чем было, тем и осталось − разве трудно ошибиться в разделении одного от другого? Однако… Человечество устало от брани, собственного эгоизма и сознательного распинания своего духовного начала, только пока ему все еще не понятно, почему так долго не проходит эта усталость…Все устали от плохих своих поступков, а хороших ждут не от себя, а от своих соседей по планете.

Свои неблаговидные поступки я знаю, помню, и избавиться от той памяти не могу. Может, с чьей-то точки зрения то, что не дает покоя мне, совершенная ерунда и мелочи, но для меня это совсем не так. Уже принимая решение о каких-то действиях, я с сожалением понимаю, что придется поступать совершенно иначе, чем хотелось бы по душе. Иду поперек себя, а потом − казню. Таких случаев − десятки в неделю или в месяц. Мир заключил меня в жесткие рамки обстоятельств места и времени, и я не могу вырваться их этих сетей.

С детства запомнила многие случаи, которые невольно растревожили тогда мое детское сознание.

…Помню, как однажды, кода уже училась в школе, наверное, во втором классе, то есть в году 1957-1958-м по дороге из школы домой нашла на улице транспортир. Геометрии у нас еще не было, и я даже не знала точно, что это такое лежит в снегу − красивая фигурка розового цвета. Очень яркая и красивая − до сих пор запомнилась! Я подняла ее, очистила от снега, разглядела на ней деления и градусы. Интересно, что это такое? Вроде, где-то видела похожее. Хотела дома спросить, да бросила в портфель и забыла. Через несколько дней, перебирая книжки и тетрадки, обнаружила этот транспортир, обрадовалась ему и не успела ничего про него узнать, как мой папа увидел незнакомую вещь в моих руках.

Он тут же спросил:

− Что это такое и где взяла?

− Я… Не знаю, но я нашла на улице.

− Когда же?

− Уже давно.

− Давно − и молчишь? Да как ты могла взять его домой? Ведь это чужая вещь!

− Но я же его нашла. Это − ничья вещь.

− Нет, у каждой вещи есть хозяин. Это − транспортир, прибор для измерения углов в геометрии. У меня такой же лежит среди инструментов. А это − чужой. Разве мы тебя не учили, что брать чужое нельзя?

− Но папа, у этого транспортира нет хозяина. Его кто-то потерял. Да его просто растоптали бы на дорожке, я его еле заметила.

− Лучше бы и ты не заметила. В последний раз тебе говорю: чтоб никогда ничего не замечала чужого и не проявляла к нему интереса! Понятно? Чтоб никогда ничего не приносила домой. Чтоб пальцем не дотрагивалась до того, что не принадлежит тебе или нашей семье. Хорошо поняла?

− Поняла.

− А теперь одевайся, бери этот транспортир и отнеси туда, где взяла.

− Уже поздно, лучше завтра, заодно по дороге…

− Нет, иди сейчас. Или мне нужно тебя сопровождать?

− Нет, я сама...

Я наскоро оделась и пошла. Прошла через наши дворы и дошла до низенького заборчика, отгораживавшего небольшой садик от тротуара. Вынула из кармана пальто красивый розовый транспортир и положила сверху сугроба, чтобы хорошо было видно прохожим - вдруг пойдет мимо хозяин и узнает свою вещь. Когда я вернулась домой, папа сделал мне еще более строгий выговор, да еще и наказал меня крепко своими методами и средствами, чтоб лучше запомнила. Да я и запомнила тот поступок навсегда. А на папу обижалась недолго, потому что поняла: он мне добра хотел. Хотел, чтобы училась жить своим соображением и своим трудом, как и было заведено у нас в семье.

С тех пор всегда прохладно отношусь к тому, что могло бы оказаться у меня в руках, да не оказалось.

А в подобных случаях поступаю так, как говорил папа: прохожу мимо…

  ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ПОСТУПКИ

Святые плачут на иконах
И проливают благодать,
А в человеческих законах
Темно − просвета не видать. 

 

А в человеческих поступках −
Расчет и вечная вражда.
Застряло мясо в мясорубках,
Вино прокисло в мирных кубках,
И в море вымерзла вода…
                                           Май 2001 г. 

         О ПРОШЕДШЕМ И УХОДЯЩЕМ…

 Никто не знает своего времени вполне.

Ничто плохое − не навсегда, но и ничто хорошее не может продолжаться вечно.

И всякому хорошему, как и любому плохому, в реальной жизни когда-то наступает конец. Зато в памяти человеческой надолго остается место людям и событиям, которых и след простыл. Так же − и в моей памяти, хранящей теплые неостывающие угольки впечатлений прошлого. В моей старой записной книжке сохранились многие люди, их адреса и телефоны. Где они теперь? Про некоторых − знаю, про кого-то только догадываюсь, а иных − большинства из них − уже нет в живых.

Вот, из последних, чаще всего вспоминаю Ильину Нину Александровну, соединившую меня своей судьбою с девятнадцатым веком. В детстве я часто приезжала из Новгорода Великого в Москву, к нашим родственникам. Иногда − к моей бабушке, а иногда − к папиной сестре Зое Николаевне. Она жила тогда во Всеволожском переулке, недалеко от метро Кропоткинская. Всеволожский переулок я успела полюбить. Дом, где она жила, сливался с рядом таких же крепких домов, изгибающих короткой дугой узкий переулок. Квартира была на первом этаже, огромная, коммунальная, с длинным темным коридором, с какой-то средневековой кухней и черным ходом. Тетушка занимала маленькую вытянутую комнатку с окошком в тупичок, рядом с ванной и кухней. Остальные комнаты − и располагались по-разному, и были разной площади… В некоторых мне удалось побывать, в другие − только заглядывать. Жутко интересно! В квартире годами почти ничего не менялось, только подрастали дети соседей…

Я в те годы, то есть в 1960-е годы, уже писала довольно ладные стихи, и тетя Зоя решила меня познакомить со своей соседкой, Наталией Викторовной, библиографом Валерия Брюсова. Тогда эти имена мне ничего важного не сообщили, но познакомиться − это было можно.

Я спросила:

– Только что же я ни разу не встречала эту Наталию Викторовну в коридоре? Она что − дома не бывает? И где же ее комната?

– Ее комната рядом. И дома она не то, что бывает, а даже нигде, кроме дома, почти не бывает. Просто она выходит на кухню очень редко. Ей вообще трудно передвигаться. Она больна.

– Больна? А… А кто же ухаживает за ней?

– Ну, к ней приходят разные люди, да и соседи не забывают ее. Мы все довольно дружны, ты же видишь. 

…Наталия Викторовна вскоре пригласила нас к себе. Когда я вошла в ее комнату, меня просто поразили две вещи: «музейный» характер ее обстановки и теснота пространства, в котором этот музей находился, хотя ее-то комнату назвать маленькой нельзя никак! Комната была похожа на старинную шкатулку, до краев наполненную разными ценностями. Это был не столько музей, но, скорее, архив в интерьере, каких я еще не видела. Письменный стол занимал чуть ли не половину свободного пространства. Он был просто перегружен стопками бумаг и книг, оставлявшими островки площади для размещения малахитовой чернильницы, нескольких вычурных статуэток и массивной настольной бронзовой лампы. Книги лежали даже на полу. Книжные шкафы и полки были до отказа забиты папками и бумагами так, что дверцы едва закрывались. Было видно, что на некоторых папках  написаны номера. У нас дома тоже было много книг, но чтобы столько, и в одной комнате – такого даже папа представить бы не смог! Сама Наталия Викторовна сидела в  широком кресле между диваном и письменным столом. Я поняла, почему ей трудно передвигаться − она была очень полной, и полнота ее была болезненной. Особенно тяжелы были ее ноги, наверное, это была «слоновая» болезнь.

Как же ей, должно быть, трудно было даже приподниматься, а не то, чтобы ходить!

Запах мяты и лекарств казался мне бальзамирующим эту комнату, это время, эту женщину… Кто такой был Валерий Брюсов, я узнала гораздо позже, а Наталия Викторовна уже столько лет хранила, разбирала и систематизировала его личные архивы, в которых могла разобраться только одна она. Зимой и осенью она жила в Москве, а на лето, если могла, выезжала в Тарусу, где разбирала какие-то другие архивы, по-моему, семьи Цветаевых.

Она сказала мне:

− Я читала, читала некоторые твои стихи, что мне передала Зоя Николаевна. Деточка…Прочти что-нибудь.

Я прочитала два своих стихотворения. Она задумалась.

− Деточка… Тебе, наверное, надо будет в чем-то помочь, да у меня другие дела. Ты же видишь… А я познакомлю тебя с моей хорошей приятельницей Ильиной Ниной Александровной. У вас найдется, о чем поговорить. Ты ее не стесняйся. Хорошо? Ты ведь еще не скоро уезжаешь? Тогда сегодня же ей и позвоним, вы и успеете повидаться. Ладно? 

…Так и познакомилась с Ниной Александровной.

Никогда не знаешь, что будет с тобою завтра и даже сегодня… Девочка из провинции, какой я тогда и была, довольно быстро доехала от Кропоткинской до станции Арбатской. Прошла через скверик, почти сразу нашла нужный дом в Скатертном переулке, так мало напоминающий тот, на Всеволожском переулке, в котором жили Зоя Николаевна и Наталия Викторовна.  Переулок был типичный, московский, но скученной тесноты домов тут не было. Столица облюбовала и сохранила его почти в том виде, в каком он был сто лет назад. Дом был похож на особняк и просился для чего-то другого, чем обыденная жизнь. Для чего − про это я сочиняла каждый раз заново, когда по дороге к нему уже видела издалека его знакомые очертания.

Нина Александровна позже рассказала мне, что когда-то это был частный дом, и его в царское время сдавали или продавали квартирами. Их семья поселилась здесь в начале двадцатого века, когда их родители переехали в Москву с Поволжья, чтобы обосноваться и заняться образованием своих двух девочек. Нина была младшей в семье. Если я правильно запомнила, они − из поволжских немцев, старинных немецких аристократов, и девичья фамилия у Нины Александровны была Дейч, Нина Дейч. В этом доме им подошла большая просторная квартира в пол-этажа. Жили дружно и интересно… Отец занимал какой-то пост, мама заботилась о воспитании и образовании дочерей. В то время так жили многие. Время шло… Когда Нина Александровна вышла замуж, жизнь уже была совершенно другой. Годы революции, да и последующие годы она описала мне на примере своей семьи, своей квартиры.

Нина Александровна радостно встретила меня в прихожей, и оказалась совсем не похожей на Наталию Викторовну, чего я втайне побаивалась. Она предстала симпатичной стройной рыжеватой дамой, слегка кокетливой, очень общительной и веселой. Был один неожиданный момент в ее облике − слуховой аппарат. Она опередила мое удивление и сказала, что с прибором «дружит» уже давно, что он ей ничуть не мешает. Так что мне стесняться не нужно. Тут же провела меня по короткому коридорчику в свое жилище. Жилище было чрезвычайно необычным. Оно получалось как квартирка в квартире. Над входом сразу же бросался в глаза оригинальный фонарь. Он загорался, когда открывали дверь. Это было устроено для того, как объяснила Нина Александровна, чтобы ей было видно, что кто-то входит к ней, ведь слышала она плохо. Такой же светильник был установлен и над кроватью, где она спала. Так − удобнее. К этому фонарю был также подсоединен и сигнал, идущий от телефона.

Все остальное также вызывало мое удивление. Маленькая крошечная прихожая была тяжеловесной шторой отгорожена от небольшой комнаты, являющейся гостиной − для гостей. Штора примыкала к высокому старинному шкафу, стоящему торцом к наружной стене дома. Он отгораживал от прихожей другую комнату, являющуюся спальней и кабинетом одновременно. Высота потолков была ошеломительна − для меня! В гостиной − старинная резная мебель, резные шкафчики и столик, старинный кабинетный рояль фирмы «Беккер». Рядом и в шкафу − горы нот, великолепных старинных нот, которые впоследствии Нина Александровна просила меня забрать.

Кое-что из них я и в самом деле забрала.

Просила потом забрать и сам рояль − да было некуда. В другой комнате − интерьер 19-го века… Великолепный комод темного дерева и внушительных размеров стоял вдоль всей длины стены, но тесноты не создавал. В нем было все − от посуды до безделушек. Небольшой старинный письменный стол пристроился рядом, не высовываясь вперед на своих витых ножках. Изящный чернильный прибор сочетался со старинными атрибутами того времени и с современными книгами, лежащими подле. Несколько старинных портретов в солидных рамах висели над столом, и среди них − портрет Нины Александровны в молодости. Очень красивый.

Все портреты были хороши…

Слева, над кроватью, висело несколько картин. Я долго их разглядывала. Нина Александровна спросила, улыбаясь:

− Что, нравятся? А ты знаешь, что все это − подлинники? Некоторые картины я уже кому-то отдала, а эти пусть повисят. У этих картин очень известные авторы, а хозяева теперь − за границей. Как эмигрировали в революцию, так и остались там. Там − много моих родных и друзей. А книги, книги тебя интересуют?

Книги? Ну, еще бы… В книжных шкафах − тысячи редких книг на разных языках мира. Переплеты и оформление − каких прежде я видела мало. Мне было разрешено открыть все дверцы и взять в руки каждую понравившуюся книгу, что я и сделала − с благоговением.

Я спросила:

     − А кто же их читает, например, на этом вот языке − каком-то непонятном.

     − Это − на арабском. Это − дорогой для меня подарок от одного человека. А другие…Я читаю на семи языках свободно, для остальных беру словари. Да ты возьми почитать то, что захочешь. Только − аккуратно. Договорились? А теперь давай пить чай. 

Нина Александровна, видно, очень любила гостей.

Любила встречать их, принимать, угощать чаем, да еще с одним из особых сортов варенья − из физалиса. Очень вкусное варенье! Чай пили за большим обеденным столом под большим абажуром с кисточками. Стол был близко придвинут к трехстворчатому высокому окну, глядящему в Скатертный переулок. Разнообразие цветов в цветочных горшочках создавало особое, уютное настроение.

Хорошо, наверное, здесь жить.

Так ли? − Это я спросила уже чуть погодя…

Нина Александровна ответила, что у нее все в порядке.

Она ни на что не жалуется, ей всего довольно; сказала, что у нее взрослый сын, да и внучка есть − чуть меня помладше. Они к ней приходят, конечно. Все вроде хорошо. Она привыкла. Проводила меня в кухню, в общую кухню их большой квартиры. Других жильцов дома не было. Кухня была громадной. Ух, ты! Прямо, как зал. Коридоры − просторные.  Ванная − тоже очень большая, как в кино: старинная, уже сильно потемневшая, ванна возвышалась на золотистых лапках; форма и расположение кафельных плит, внешний вид кранов говорили о стиле какого-то далекого прошлого. Только газовая колонка напоминали о нынешнем дне.

Нина Александровна поинтересовалась:

− Ну, как? Тебе у меня понравилось?

− Конечно. Правда, у нас, в Новгороде совсем другая квартира.

− Понимаю. 

Она мне рассказала свою историю, связанную и с этой квартирой, и с прошлым временем. Вся эта квартира принадлежала их семье. Так было до революции. Когда же произошла революция − а это тебе не запланированное представление − квартиру тут же захватили, без предупреждения. Как успели спрятаться вот в эту комнату, где теперь живет Нина Александровна, так двери забаррикадировали изнутри, чтобы не достали. Не открывали дверей долго, несмотря на выстрелы и приказы.  Кто спасся − тот и уцелел…

Так и остались они в этой комнате, потому что другие комнаты тут же заняли, разместили в них тех, кому негде было жить. Такое решение принял, по-видимому, домовой комитет. Со временем что-то менялось, а комната оставалась их жильем. Не отобрали… Что стало с родителями и сестрой, Нина Александровна не рассказывала. А о себе сказала, что вскоре вышла замуж по любви. Сменила фамилию. Была счастлива, родился сын. Занялась воспитанием ребенка. Супруг был юрист-консультом Большого театра. Сама же занималась работами, связанными со сферой литературной деятельности, институтами культуры. С молодых лет знала Наталию Викторовну, известных русских и советских писателей и поэтов. Еще с детства увлекалась художествами: рисунком, живописью, батиком. Эту вот штору в комнате расписывала она сама, например.

В 1935 году мужа забрали органы внутренних дел − без объяснений.

С того самого года Нина Александровна так никогда и не узнала, что и когда с ним произошло впоследствии. Следы затерялись. Пыталась узнавать через знакомых − все оказалось бесполезным. Как жила дальше? О, это хороший вопрос… Слава Богу, все умела делать, ничем не гнушалась. Работала везде − даже в ЖЭКе. Главное − образование не пропало зря. Долгое время жила переводами. Переводила все, что давали в бюро переводов. Если приходила и ей говорили, что сегодня ничего нет для переводов с немецкого, например, Нина Александровна не терялась:

− А с какого есть?

− С португальского.

− Хорошо, давайте.

− Так вы разве его знаете?

− Ничего, за неделю выучу!

Она и в самом деле выучивала не знакомый ранее язык очень быстро, что ей помогало − уже при изучении следующего языка.

Говорила мне:

− Люсенька, ты еще мало пожила на свете, но знай, что ничего лишнего из интеллектуального и практического багажа не бывает, ничего даром не пропадет. Я умею шить, готовить, мастерить, создавать уют. Нас не зря учили наукам, искусствам, бальным танцам. А кроме того − умению ухаживать за собой, со внимание относиться к близким, с сочувствием − к простым, трудящимся людям. Нас мамочка в детстве воспитывала строго, учила всяким правилам, закаливала в прямом смысле. Мы жили возле Волги, так только едва лед сойдет, меня и сестру вели на реку каждое утро для оздоровительного купания. Так с ранней весны до поздней осени мы и закалялись. В Москве Волги нет, так я каждое утро растираюсь уксусно-водочным раствором и массаж себе делаю массажером из деревянных шариков. Попробуй, это тебе должно понравиться. В жизни многое можно применить − для хорошего. Вообще, стараюсь следить за собой: не набираю лишний вес, подыскиваю приятную одежду, удобную обувь, соответствующие украшения. С людьми стараюсь быть только в хороших отношениях, с дурными людьми избегаю иметь какие-либо дела. Ценю старых друзей, ищу новых. Не пропускаю важные события жизни. Понимаешь? 

Нина Александровна так все интересно рассказывала, что не дала мне мысленно остановиться на трагедии ее жизни, на трагедии исчезновения ее супруга. Испытав на себе сполна всю тяжесть военных 1941-1945 лет, все то, что я хорошо помню из биографии моих родных, моих родителей, она не позволила себе ни разу впасть в уныние.

Это было не в ее характере!

Работала она все последние годы в общественных и женских организациях; везде работала с пользой и интересом. Мои тогдашние стихи привлекли ее внимание, но она сразу мне сказала прямо, что работать над ними нужно критически и тут же показала, как это делается.  С ходу перекроила несколько моих стихотворений виртуозно, без подготовки.

− Ты не обижаешься? Пойми, нужно стараться не жалеть ни себя, ни своих усилий для редактирования произведения. Чем раньше поймешь, тем лучше будет. Видишь? Тебе нужно всему этому учиться, конечно. Способности у тебя есть. Но этого недостаточно, и здесь поможет только кропотливый труд…  А плохие стихи не соответствуют предназначению, какое имеет поэзия. Ты согласна?

Я была полностью согласна с Ниной Александровной.

Когда я уехала в Новгород, часто про нее вспоминала. Мы стали переписываться. И сколько же она мне всего интересного писала в этих письмах: о поэзии, о поэтах, о Гумилеве, о Брюсове, о Марине Цветаевой. Писала и о себе, своем детстве, о своих одноклассниках, об учителях − своего времени… Мы обменивались мыслями о творчестве, о стихосложении. Разница в возрасте не была препятствием для откровенности. Моим родителям она всегда передавала привет, они ей − так же. Почти в каждый мой приезд в Москву я старалась зайти к Нине Александровне. Уже по дороге к ней, заворачивая во двор, радовалась от вида подросших герани и фикусов в ее окне. Каждый раз отмечала, как она  сама старательно хорошо выглядит, как в ней жив бодрый дух.

После окончания школы я не решилась поступать на какие-то отделения литературы, словесности или журналистики в соответствующих ВУЗах, чему Нина Александровна несколько удивилась. Но все равно считала, что никакая учеба даром не бывает, так что и для меня пусть все будет в свой черед. Когда я вышла замуж и уже жила в Москве, мы приходили к ней вместе с Володей. Он ей очень понравился, и она сказала, что теперь − другие времена, теперь не тридцать пятый год, теперь мы не пропадем, что теперь должны быть счастливы наверняка. Про то, что будет в нашей жизни тот Чернобыль, − мы все тогда еще не знали... Когда у меня уже родилась дочь Маша, она мне по телефону давала многочисленные советы, как и чем помочь ребенку, как кормить, как закалять.

Спрашивала, что теперь пишу? Почему не пишу?

Что себе дальше думаю насчет того, что уже написано, насчет публикаций?

Почему так долго ребенка не показываю?

Все было очень просто − суета житейская, толчея, накладки. Заходить к Нине Александровне мне удавалось все реже и реже, а лет ей было уже немало. Какое-то время она собиралась съехаться с сыном или внучкой, почти подобрали вариант обмена. Только в те, 1980-е годы, это был непростой вопрос, и решить его так и не удалось. Это было очень неблагоприятно для Нины Александровны. На какое-то время я вообще потеряла с ней связь, так как после Чернобыльского пожара Владимир Михайлович тяжело болел и мне было худо. Руки мои просто опускались. Да Владимир Михайлович и то упрекал меня, что я все и всех забросила. Да, я была виновата. И все же…

Последний раз я приходила к Нине Александровне, когда она почти не поднималась с постели. 

Нина Александровна Ильина прожила почти девяносто лет − и это немалый срок. Почти весь наш двадцатый век она пропустила пред своими глазами. В ее памяти осело столько людей, событий, происшествий. Она никогда не говорила, что несчастна − напротив. Ее светлый и радостный характер очень помогал ей в жизни. Она относилась к происходящему с определенной философией оптимизма, с долей легкого юмора. Когда-то в письме, подбадривая меня, она писала, что главный принцип жизни ей сообщил в детстве ее друг, десятилетний ровесник и сосед.

Он написал ей когда-то записку, а она переписала в свой дневник: 

«Весь секрет земного счастья − никогда не унывать.
Что бы с вами ни случилось, говорите: наплевать!» 

Вот мне бы и хотелось в чем-то жить именно так, не копая глубоко там, где этого делать, право, не стоит. Но так у меня почти никогда не получается. Сохранить такой детский подход, наверное, самое трудное, что может быть в жизни: не задерживаться долго на неприятном, искренне радоваться хорошему и доброму, легко забывать обиды. Наверно, тем, кто не держит обид на людей, на обстоятельства, на самих себя, Господь дает долгую жизнь… 

И что же может быть − по человеческим меркам − лучше этого?               

                                                                             О ДЕТЯХ

 Детей я очень люблю, и детей своих родных, и детей знакомых, и чужих детей. И как это – не любить детей? Каждый ребенок, особенно маленький, − большая надежда Создателя. Жаль, что у меня только одна дочь, да так вышло. Но мне всегда казалось, что и одного-то ребенка воспитать так, как надо, и дать ему все, что необходимо, весьма нелегко. Дети − главное направление созидательного развития семьи, и обществу должно быть далеко не безразлично, какие дети растут и воспитываются в семьях граждан. Правда, мои родители старались придерживаться мысли, что каждая семья должна тщательно воспитывать именно своих детей, а что там у других − пусть другие же и думают. Я понимаю это так, что они ни на минуту не снимали с себя ответственности за то, чему они учат и как воспитывают своих детей, то есть меня и брата. Ни на какую улицу или школу они не пеняли… С детства меня развивали и приобщали к правильным понятиям, к хорошим примерам, к искусствам. Начинали с приучения к заведенным в доме порядкам, с воспитания уважения к старшим. Конечно, были игрушки, книги, рисование, подбор каких-то музыкальных программ.

Современные же родители имеют гораздо более обширные возможности для воспитания детей. Уж теперь-то для них − чего только нет! Полно развивающей и воспитательной литературы, разнообразных пособий и игр, пестрых детских книжек, всяких материалов и средств для ручного труда, для рисования, масса музыкальных записей, а также компьютеры с их возможностями. Правда, имеется это далеко не у всех. Иногда можно сказать, и к лучшему. Ведь все лучшее, что исходит от родителей и передается детям, − это простые и душевные отношения, духовное общение.

Остальное же − дело материального благополучия.

Ведь часто просветительские книги и статьи из серии «Родителям о детях» оказываются сами по себе, а то − воздействуют на обе стороны совершенно не так, так хотелось бы. А весь «подарочно-ракламный» набор игрушек не заменяет детям того, в чем они более всего нуждаются − теплого общения с родителями. Ибо эти вещи часто предлагаются детям как откуп. Дескать, бери, отойди в сторону и взрослым не мешай.

Воспитание становится делом техники.
Бывает и воспитание престижа.
Бывает воспитание потребления.
Бывает воспитание утверждения.
Бывает воспитание удовольствиями…
Воспитания благоговения перед добрым и прекрасным почти не бывает.
Воспитания уважения к воспитателям почти нет.
Воспитание любовью почти забыто.

А если семья завтра окажется на голой почве в результате какого-то происшествия, когда исчезнет материальное или мнимое благополучие, то что ожидает такую семью?

Что грозит родителям и старикам?
К чему они подготовили своих детей?

Может, я в чем-то не права, но дети так или иначе с самого нежного возраста приобщаются к образу жизни и мыслей тех, кто вокруг них. И к трем годам ребенок уже вполне сформирован как личность. Это я видела и вижу на близких примерах. Потом уже очень трудно все исправлять. Не знаю так же, как в точности нужно готовить детей к жизни, чтобы они не наделали лишних и случайных ошибок, чреватых непоправимыми последствиями для них же самих.

 Если родители − христиане, то приобщение детей к духовной и христианской культуре очень ценно. Это полностью зависит от родителей, и чем раньше это будет сделано, тем для них же лучше. Я смотрю на тех детей, которых приводят в храмы. Они, как и все другие дети, шаловливы, капризны, непоседливы или шумны. Но отличаются от других именно тем, что они уже знают, что такое храм, как он выгладит, что в нем находится, и главное − зачем он? Общее развитие ребенка, раннее знакомство с лучшими произведениями искусства, изучение классики − музыки, поэзии, живописи − очень способствует формированию творческой личности. Однако, человеческие качества при этом могут оставаться очень слабыми. Мне уже приходилось видеть и слышать бессердечных вундеркиндов, дипломированных себялюбцев, самодовольных эгоистов. И все они − еще дети. Наверное, все-таки лучший пример для воспитания детей − собственный пример взрослых. Когда практически делают одно, а теоретически пытаются учить другому, добра не жди. Не отношу себя к фанатикам, но все же полагаю, что христианское воспитание детей − может, еще не все, что нужно детям, но это основа, которая становится опорой для их будущего.

…Все мы − дети нашего Творца, и опора у всех одна, и отними ее − ничего уже не останется.  

       О ХРИСТИАНСКОЙ ПОДРУГЕ 

    Татьяну Львовну Лазареву я знаю с 1974 года, почти столько, сколько живу в Москве. Мы с ней вместе работали в институте «ВНИИХолодмаш». Среди сотрудников нашего отдела было немало интересных и творческих людей, но коротких отношений у меня ни с кем не было. Да и близких подруг  у меня никогда не было −  так уж получалось с детства. Как было по жизни раньше, так и продолжалось. Наверное, это происходило потому, что доверяться вполне я не могла тогда никому, а ведь так хотелось. Правда, друзей оставалось всегда много, но в то время, кода я переехала в Москву, большинство из них пребывали в Великом Новгороде. В  Москве  же все мои новые знакомые были в основном в институте и в пожарной охране, где работал Владимир Михайлович…

       Во «ВНИИХолодмаше» мне долго работать не пришлось. Вскоре у меня родилась дочь, и мне пришлось тут же брать какие-то отпуска, искать другую работу и все прочее… На какое-то время весь внешний круг выпадал из поля зрения моих интересов, ибо ребенок все поглотил. Затем многое и часто менялось в моей жизни по части семейных устройств, болезней, поисков работы… Новые люди появлялись и исчезали, как те записи их телефонных номеров в домашнем телефонном справочнике, но вот Танечка Лазарева  никогда не пропадала надолго, то есть так, чтобы   годами не знать, что теперь с ней, где она сейчас. Она тоже ушла из института и работала в другой организации, но иногда звонила мне, рассказывала о том, что происходит на старой работе, кто и где теперь работает из наших общих знакомых. Мне было все интересно, потому что долгой оторванностью от мира жить нельзя, даже если и маленький ребенок отнимал все  внимание. Танечка приходила к нам, домой, приносила новости, смотрела, как подрастала  Машенька. Иногда ей удавалось застать дома Владимира Михайловича, правда, редко. Но общая картина  нашей жизни ей была понятна. Видела, как мне приходится крутиться без бабушки, да еще когда муж  – день и ночь на работе… Я как-то особенно не запоминала всех подробностей − тех наших отношений, но не было тогда такого, чтобы я что-то попросила Танечку Лазареву, а она отказалась или не смогла.

    Она все всегда могла  и искренне хотела помочь.

    Это было в ней очень заметно, а я и удивлялась, видя в ней то, что в некоторых других людях начисто отсутствовало – почему-то.  Если мне был нужен какой-то совет, или лекарство для ребенка, или какая-то другая помощь,  я всегда могла обратиться к ней и не счесть, что это неловко… В те 1980-е годы было трудно что-то достать или найти, купить какую-то вещь или книгу, так что такие вот житейские вопросы поглощали много времени, оставляя для духовных интересов малую нишу. Только Танечке все было не в тягость. Напротив – она все делала с удовольствием, включая это в статью своих личных интересов. Были, конечно, такие  периоды жизни, когда то одно, то другое прыгало чехардой, и мы ненадолго теряли друг друга из виду, но тут же обязательно возникал подходящий случай, и Танечкин голос спрашивал по телефону; как дела, не нужно ли чего?  Не знаю, чем уж так ей подходила я, которая так мало могла  ей быть полезной. Но  все же получалось, что наши спокойные и простосердечные отношения нас никогда не тяготили, а оставляли место для продолжения…

      Мы тогда вовсе не касались религиозных тем – так, в плане общих разговоров, расширения познаний, советов по каким-то личным делам. Часто вспоминали общих наших знакомых, у которых в жизни случалось то или другое, многих из них жалели, тех, у кого что-то было не так. У нас-то с ней все было относительно сносно, то есть терпимо. Танечка замуж вышла довольно поздно, детей у нее не было, но она всегда заботилась о своих родных и близких, нежно опекая их. Мои родители были от меня далеко, о чем я сожалела, но Таня же и говорила, что дальность не такое уж препятствие, что унывать об этом нельзя.

    Да, конечно же…

    Тем более, что вскоре, в мае 1986 года мне пришлось впасть в такое тяжкое уныние, что оно мне казалось безысходным…  В начале июля  1986 года Владимир Михайлович вернулся  из Чернобыля, и ужас предстоящего сковал меня одной только мыслью о неизбежном. Эта мысль поглотила и отбросила все остальное. Высокая доза радиации и стресс от  того жуткого чернобыльского пожара  восемь лет мучили нашу семью, а Володю губили день за днем… Он проболел в общей сложности все эти восемь лет, и эти годы прошли для меня отдельным поездом –  радиационной стрелой поражения…  В это время я вовсе не старалась нарочно вспоминать кого-то из знакомых или привлекать к помощи новых людей. Наоборот, мне не хотелось никому лишний раз рассказывать о своих бедах… Танечка все это знала и сочувствовала мне, но я и ей ничего подробно не рассказывала, ибо и она помочь не могла ничем… И вот только в марте 1994 года, когда она позвонила мне, я уже вполне могла рассказать все откровенно,  потому что надежд на жизнь Владимира Михайловича не оставалось совершено. Да, Таня  меня понимала, и тем более жестоким было то, что я услышала от нее: у нее только что, совсем недавно погиб муж Анатолий.

 Несчастный случай. Тяжкие подробности…

 Господи… Все мои слова застыли в воздухе… 

      …Таня меня понимала.

Немного погодя, когда Володя уже лежал в больнице в последний раз, она привезла мне акафисты и молитвы, которых у меня тогда не было. Но раньше у нас с ней и разговоров таких не было, да и не было таких вот… обстоятельств. Мы с ней на этот раз недолго поговорили и расстались, но уже совершенно по-другому, чем раньше.  Теперь наступало новое время − время скорбей… Я сокрушалась о своих несчастьях, и Тане было не легче. Володя умер 22 мая. Таня уже по почте мне прислала новое утешение. Звонила мне часто, рассказывала и о своих проблемах, которых у нее накопилось немало. Ну, что же, надо как-то жить дальше... Чувствовала я тогда себя очень слабо, и Таня, наверное, не лучше, но она, как и раньше, спрашивала: не нужно ли чем помочь? Говорила, что у нее хороший врач, что знает, где можно взять хорошие натуральные лекарства. Сообщала по телефону подробные рецепты разных оздоровительных смесей, требовала, чтобы я занялась собой. Привозила мне лекарства из прополиса, из черники, пищевые добавки, а также описания методик очищения организма, еще что-то.

А какие вкусные куличи пекла да угощала всех, кого могла! Да пекла побольше − чтобы всем хватило! Как она все это тепло и душевно делала… Мне казалось, что она к половине больных в Москве может вот так же приехать и сказать:

− Ну-ка, давайте быстренько лечитесь и выздоравливайте! Да что это такое, разве можно так к себе относиться?

Нет, Тане было нельзя отказать, и я старалась сильно не разболеться.  Позже, когда уже болели и умирали мои дорогие родители − и все в другом городе(!), Танечка не раз мне говорила:

− Зачем себя так терзать? Ты ведь сделать ничего не можешь больше того, что делаешь. Ты ведь и так туда-сюда мотаешься в еле живом состоянии. Ты же их не бросила, поддерживаешь всячески. Там у тебя брат есть. Отпусти все на волю Божию, поверь, что, хотя терзаешь себя сама, лучше никому не станет.

Таня была права, мне не скоро станет лучше.

Болезни моих родителей, их смерть и похороны с разницей в полтора года, я пережила крайне тяжело, едва не позволив себе пересечь самую нижнюю черту скорби, от которой подняться вверх было бы невозможно. Папа умер быстро, а мама проболела долго, и ехать ко мне в Москву так и не собралась. Все это время я промучилась, а выхода так и не находила. Но в то же время: никуда нельзя в этой жизни деться от всего того, что происходит с нами со всеми.

Может ли это происходить как-то по-другому?

Не знаю…

А ведь происходит именно то, что наступают для каждого из нас дни и минуты последних расставаний с нашими родными и близкими. Это все очень трудно пережить, даже если все силы положил, чтобы помочь, даже если вроде как готов к этому заранее. В таких случаях, кроме собственной веры и надежды на милость Господа, очень нужно, чтобы рядом оказались добрые, понимающие и готовые к помощи люди.

Не мне одной это нужно.

Это нужно всем.

Не знаю, кому и в какой степени мне удалось помочь так же, как это сделали для меня Маша и Татьяна Львовна. Они помогли мне и в те жестокие для меня дни, да и весь последующий период. С того времени мы с Таней стали видеться довольно часто. Еще чаще разговариваем по телефону, если он не занят с ее стороны. Ведь ей очень многие звонят, те, кто нужен ей, кому нужна она. Человек широких устремлений, Таня стремится привлечь людей в свое поле, расширить их интересы, одарить добром, радостью, помочь во всем. Думаю, что, нет такого человека, узнав которого, Татя не спешила бы ему помочь. Она живет в Подмосковье, в Подлипках, живет довольно просто и скромно, но дом ее открыт многим людям. Как я поняла, Татьяна Львовна − настоящая подвижница. Ничего лишнего и пустого у нее в доме нет, зато присутствует все, что нужно для духовной жизни. Икон очень много, все настолько разные, что удивительно, как они красиво сочетаются друг с другом.

А есть и такие, каких я и в жизни не видела,  даже названий до того времени не слышала.

Татьяна Львовна любит все милое, простое, привыкла все делать быстро и правильно.

Все храмы Москвы знает хорошо.

Особенно любит службу в монастырях, может запросто ночь простоять.

Запросто ездит в другие города на великие праздники, к своим знакомым верующим и батюшкам, да еще и племянниц с собой старается взять. Ездит в монастыри на работы. Ездит в паломнические поездки по святым местам, на источники, ходит в большие крестные ходы. Берет у меня каждый раз записки, привозит сувениры и иконочки, просвирочки, маслице от мощей святых. А какие чудесные шкатулки и покрывало привезла она однажды нам с православной ярмарки! Просто умница. Диву даюсь − о ней, о ее образе жизни и мыслей. Работает она в редакции серьезного журнала, да там ее отпускают во все эти поездки − видно, понимают правильно. 

Каждый год, начиная с 1998 года, в июле-месяце Таня ездит в Кострому. Точнее − сначала в Ивановскую область, где от Свято-Николо-Луховского монастыря 12 июля организуется крестный ход, чтобы к 17 июля, дню поминовения царственных мучеников, успеть дойти до Ипатьевского монастыря в Костроме. Ход очень красив: с иконами и хоругвями, с большим количеством священников и народа. И так каждый год с 1998-го. Рассказывает, сколько чудес происходит вокруг, как мироточат иконы, как просветляются люди, как радуется природа. Рассказывает, как их принимают люди в селениях, где нужно переночевать. Людей на этом ходу бывает то больше, то меньше, но все, кто идет, очень целеустремленны. Идет человек двести или около того. Но бывают в наше время и другие − более длительные и тяжелые крестные ходы.

Таня рассказала, что в 2002 году с 19 мая от Екатеринбурга в день рождения царя-мученика был устроен покаянный крестный ход к Ипатьевскаму монастырю в Костроме. Двенадцать священников бессменно возглавляли весь ход. Народу было очень много, некоторые − с детьми. У людей была непреклонная сила, хотя уставали, стирали ноги. Шли, как единая семья. Кто не мог быть со всеми до конца, уходил с половины, а другие, напротив, присоединялись с полпути. Поступали – кто как смог, потому что поход был долгим – пришли только к 28 июля…

Говорила также, что знает от своих знакомых про крестный ход в Вятке. Он бывает каждый год и проходит через Великорецк и обратно. Посвящен же явлению иконы Николая Чудотворца, случившейся там более 600 лет назад. Говорит, что раньше, до революции, здесь были большие тысячные крестные ходы. Один год было даже до шестидесяти тысяч человек − сила! Теперь, конечно же, гораздо меньше. Рассказывает также, что крестные ходы в Москве отличаются многочисленными необычными событиями и явлениями, большим духовным действием.

 Татьяна Львовна ездила таким образом и в Оптину пустынь, в Шамордино, на Валаам, в Алесандро-Свирский монастырь, в Дивеево, на Соловки… Рассказывает о том, что и как в тех далеких храмах, подворьях, монастырях. Когда собирается уезжать, каждый раз набирает кучу гостинцев, чтобы всем хватило, сама же едет налегке, по-походному. На ноги надевает кроссовки для удобства передвижений. Привыкла уже, чтобы легче отрываться было от пристанища, чтобы к месту не привязываться прочно. Не то, что я, которая любит стабильность, оседлость и скучную повторяемость привычных вещей.

Смотрю на нее и удивляюсь, как это она так все умеет!

Татьяна Львовна только смеется:

− Да ничего-то я сама не умею. Вот сестра мне чудесную шаль связала, легкую и теплую, вот моя знакомая старушка мне замечательную икону подарила, вот недавно мне соседи при переезде свой ненужный сервант подарили. Да и все хорошо, слава Богу. Мне всегда все дают!

− Здорово как ты рассказываешь про все это! Таня, ты ведь скоро в монастырь поедешь. Что-то будешь брать с собой для монашек?

− Конечно, что ни возьму, там все сгодится.

− Совершенно все?

− Конечно, лишь бы опрятное и чистое − переодеться после трудов в огороде, например.

− И обувь можно? Тогда возьми у меня, если тебя не затруднит. У нас с Машей тут всякого скопилось, есть кое-что и хорошее.

− Давай, заеду через денек и заберу.

− Только у меня будет большой пакет, как дотащишь-то?

− Ничего, с Божией помощью. Люди еще и не то делают. 

Да… Люди всякое в нашем мире делают, а некоторые и такое, чего в пример поставить нельзя.

Я же хорошо понимаю, что таких людей, как Татьяна Львовна Лазарева, встретишь в жизни не часто. Маша рассказывала, как они ездили летом 2002 года на Валаам, когда Татьяна Львовна предложила ей одно место в группе, которое оказалось свободным за день до поездки. Маша очень обрадовалась и поехала с удовольствием. С удовольствием и великой радостью моя дочь и приехала оттуда. Рассказывала о чудесном путешествии на теплоходе «Господин Великий Новгород», об острове Каневец, о монастырях, о Валааме, о старцах и монахах, о тех крестных ходах, на которые их группа попадала там, о чудесной природе… Особенно − об Алесандро-Свирском монастыре, об откровениях и житии святого, о многом другом.

Привезла фотографии, несколько иконок, камни с Валаама и домой, и для подарков, а также землицы с места явления Божией Матери преподобному Александру Свирскому… Маша говорила, что такого еще в жизни не видела ни разу, хотя в Новгороде Великом все храмы посетила, везде была.

Я сказала:

− Замечательно, что так все получилось, я рада за тебя. Да ты устала, наверное?

− Конечно. Ноги просто отваливаются от ходьбы. Уже которые сутки отойти не могу.

− Понимаю. А как же Татьяна Львовна? Ей, наверное, еще тяжелее было?

− Мама, да ты что! Она всюду была − прямо впереди всех. Все успевала, всем интересовалась. А мы еще так попадали, что то служба в храме, что раз в году идет, то крестный ход навстречу, и мы к нему пристраиваемся. И все кругом так интересно! Мы даже трапезничать не успевали, все быстрей и скорей, а то не попали бы везде, где надо. Не успевали с одного на другое переключаться. И хотелось расслабиться, да некогда.

− И нельзя было что-то пропустить, например?

− Ты что! Совершенно исключено. Если отстанешь − считай, потерялся. Экскурсионных групп много, и отбиваться нельзя. По дорожкам, по болотцам, по канавкам, а то и вообще − по лесу, по холмам. Прямо не верится, как шли. Татьяна Львовна подгоняла меня, теребила, вдохновляла «на подвиги». Ты представляешь, мы почти в один день в трех источниках искупались!

− Ох, ты! Это очень много.

− Вот и я то же говорила. Не успеешь высохнуть от первого, как на пути − другой источник. Все из автобуса прямо высыпались в воду, как горошины, и я − за ними. И везде − окунаться с головой. Волосы высыхать не успевали. Ну, думаю, уже все. Едем дальше, как вдруг − навстречу идут люди и кричат, что рядом еще один источник. Нет. Уже точно хватит, сил нет. Не тут-то было! Татьяна Львовна меня чуть ли не в одежде окунала в озерный тот источник, говорила, что нельзя пропускать такую благодать! Представляешь?

− Представляю. Так ты не обиделась на нее?

− Да ты что! Она и сама не хотела пропустить такой чудесный случай, и мне не дала полениться. Одно слово − благодать! 

Конечно, у меня бы сил на такие перемещения и встряски едва ли хватило бы, но пропустить благодать ни за что не захотелось бы. Я представила всю эту поездку, и мне стало очень тепло оттого, что есть в России такие благодатные места, такие замечательные люди, что живут там и трудятся во славу Божию. Татьяна Львовна тоже была довольна поездкой,  да и на Машу не жаловалась. Обещала еще приглашать, если получится, а заодно − и меня.

Ну, про себя − не уверена, но уговорить меня, наверное, можно.

Помню, как она долго уговаривала меня пойти в апреле 1999 года на соборование, чего я до той поры ни разу в жизни не делала. Как искала храм, в который нам будет удобно пойти вместе с ней. Это оказался храм Богоявления большого Богоявленского монастыря, что на Никольской улице. Помню, как много было людей на том соборовании, как красиво все происходило. Тогда же я и познакомилась там с молодым батюшкой, который совершал обряд соборования, отцом Владимиром Головковым. Я пригласила его освятить нашу квартиру, а с семьей его мы подружились позже.

Помню, еще Татьяна Львовна рассказывала, что долго искала, как выполнить просьбу одного молодого настоятеля сельского храма о покупке материи на облачение. Хотелось купить недорого, да не получилось, так она добавила своих денег. И так случалось, по-видимому, не однажды… 

Она знает, где продаются недорогие свечи или лампадное масло, в какой церковной лавке можно найти необычные иконы, где и когда выходят новые хорошие христианские книги, что для меня очень важно. И еще важно то, что я с ней могу обсудить любой вопрос по христианской или православной тематике. У нее масса всяких книг, трудов священнослужителей. Есть информация о прославленных, но не очень пока известных святых, о новоявленных иконах. Она не закостенела в мыслях, очень чутка ко всему новому и доброму. Татьяна Львовна являет собой тот редкий пример, который помогает мне понять сущность великих духовных подвигов известных святых, которых я очень люблю. Она много чего прочла и узнала из того, о чем мне впору только догадываться. Поэтому с ней разговаривать не только приятно, но и полезно.

Она почти всегда расскажет, что и где происходит в церковной жизни, какие мощи или иконы в какой храм привезли, когда и где будут важные церковные события, выставки. 

Говорит, что нужно поддерживать бедные провинциальные монастыри. Я в ответ:

− И как же это? Ну, если поехать туда, так это другое дело.

− Зачем же каждый раз ехать? Теперь ведь прямо в Москве у храмов стоят посланцы монастырей и собирают записки о здравии и упокоении. Берут сорокоуст, можно и годовое поминовение заказать и выйдет совсем недорого, не то, что в Москве. Да московским храмам проще помощи искать, а там негде ее взять.

− Но разве ты не слышала, сколько случается обманов при этом?

− Каких обманов?

− Ну, можно отдать, например, деньги монаху, а он окажется вовсе не тем, за кого себя выдавал. Об этом даже в газетах писали: соберет дань с людей, отойдет подальше, снимет рясу − оборотнем окажется. Теперь ведь многие не гнушаются и гораздо более примитивными формами заработка…

− Да что ты! Человека всегда видно.

− А мне ничего не видно, я всегда хочу помочь всем. И обмануть меня можно в два счета, например. Правда, к таким людям пока еще не подходила. Зато Маша недавно сказала, что заказала для нас с ней сорокоуст такому вот приезжему монаху.

− Вот и хорошо сделала. Молодец она. Ну а если же, как ты говоришь, тот человек оборотнем окажется, так Богу про то прежде нас ведомо. Он с ним Сам разберется. А записки-то наши Он тут же прочитал − и везти никуда не надо. 

…Таня меня всякий раз удивляет с новой силой.

Вот, пожалуйста − Богу все ведомо, конечно же...

Она мне так сказала, и мне стало спокойнее − насчет прежних сомнений.

Таня каким-то удивительным образом являет собой невидимую опору, рассеивая те опасения и тревоги, которых у меня немало. Есть такие незамысловатые вещи, которые требуют простого совета, а есть такие проблемы, для разрешения которых нужно погружение в глубокие размышления, обращение к тонкостям духовных книг, к некоторым обрядам, к историческим фактам. Но находить ответы только в книгах − это совсем не то же самое, что выяснить их в беседе с понимающим и благожелательным человеком. Таня для меня − именно тот человек.

Нет такого, о чем с ней нельзя было бы поговорить.

Ведь она никогда ни за что не осудит, не будет искать, как уйти от моего беспокойства, но поищет, как его разрешить. Когда я задумалась, как мне коротко охарактеризовать Татьяну Львовну, я нашла это немного устаревшее выражение «христианская подруга».

Думаю, что таких других подруг у меня уже не будет никогда.

Так ли?

Одному Богу все ведомо − как это, так и все остальное. 

          О чужих и далеких 

 Все живут временно, вечно − никто.

Кто когда родился, тот тогда и живет.

И родные, и близкие, и чужие, и далекие − все попали в один временной отрезок земного бытия, случайно или не так уж случайно пересекаются их пути, совпадают или отличаются образ жизни и взгляды. Странно, но получается, что все мы оказываемся участниками или соучастниками, свидетелями или пострадавшими, пассивными или активными звеньями одной замкнутой цепочки, так или иначе связанными друг с другом, даже если и живем на диаметрально противоположных точках планеты.

Косвенно или непосредственно мы все друг от друга зависим.

Мы не может разорвать эту цепочку, не расчленив маленькие или большие связи.

Это связи − в обстоятельствах, в местах действия тех обстоятельств, во времени их действия. Другого места и времени у нас нет и никогда не будет, так как же? …Когда случается, что жизнь подтолкнула меня к новому рубежу, что приходится неожиданно знакомиться с новым человеком или новыми людьми, я оказываюсь в некотором недоумении: как к этому относиться?

Так ли нужно мне все это?

Можно ли без них обойтись?

Что от них можно ждать, ведь я их совсем не знаю, так стоит ли…

А по душевной логике так хочется довериться людям, положиться на их добрые намерения!

Безусловно и безоговорочно доверять новому и чужому человеку нельзя.

А старому и… своему − можно?

О, далеко не всегда…

Так и не знаю, как быть, даже интуиция не подсказывает.

Но… Так ли уж мы все − чужие друг другу?

ЧУЖИЕ

Какое дело до чужих
Чужим, по воле иль неволе
Мечтающим о лучшей доле
Лишь для себя, не для других!

Кто мы друг другу? Для чего
Мы рождены в одно столетье
Или в одно десятилетье –
Для испытаний и невзгод?

Какая связь, какой магнит
Нас развернёт лицом друг к другу,
Не даст тому замкнуться кругу,
Где алчность веру победит,

Где каждый – гол и одинок,
И вместе – тоже одиночки,
Дошедшие до низшей точки,
Где эгоизм – и царь, и бог!?

Чужим чужие ни к чему.
А кто своим своими стали?
…Такие в грозный час едва ли
Помогут брату своему…
                         

                                Январь 1989 г., в редакции 2020 г.

                                        

                       О  врагах 

Буду полагать так: врагов у меня нет.

Если они и были, и есть, и будут − не помню их, не знаю, не хочу ни помнить, ни знать. Так что буду полагать, что внешних врагов у меня нет. А вот внутренние имеются. Я сама себе − главный враг, такой же, как и враги рода человеческого. Мне одинаково тяжело сражаться и с ними, и с собой − нет тяжелее битвы, и нет достойнее победы. Побед у меня мало, и потери при этих победах стоят многих других поражений. Самые большие победы достигаются терпением и смирением, неосуждением и покаянием, прошением и прощением − все по Писанию.

Не нужны мне победы на пути к поражению, я стараюсь пресекать такие пути, подстрекающих моих бывших или будущих потенциальных врагов к собственной реанимации. И думать об этом не стану. Думать не стану, забуду, пройду мимо тех, кто сделал мне столько плохого и злого, ввергал в несчастья, переживания, расхищал мое здоровье.

Не стану смотреть в ту сторону…

Даже вспоминать о том не хочу…

Довольно.

Решено: врагов у меня нет!

          ВРАГИ

С кем воевать, когда врагов
Не вижу я вокруг,
Когда от всех чужих кругов
Далек мой ближний круг?

 

Когда все стрелы сожжены
И порох отсырел,
Когда причины не нужны
Для производства стрел?

 

Когда враги врагов моих
Давно уже друзья?
…А всех обидчиков своих,
Ушедших в стан врагов иных,
Не замечаю я…

                                             

                    Ноябрь 2002 г.

             О предателях

Все четыре Евангелия повествуют одни и те же события, которые изложили четыре апостола, четыре разных свидетеля деяний Иисуса Христа. Момент предательства Петра − тягостный эпизод во всех четырех книгах, и этот атрибут человеческого существования отражен исчерпывающе. Когда предают Бога, то уж предать человека − ничего не стоит… Люди привыкли к предательству. Предают, конечно же не без выгоды, и для каждого предателя выгода разная. Когда предают родных и близких, то значит, что хотят освободиться от забот и попечения о них, или от ответственности за них, или получить не причитающиеся им блага − например, наследство. Когда предают друзей, то, скорее всего ищут выгоды в устройстве своего личного или общественного положения. А часто − в том и другом случае − просто спасают себе жизнь, да так, что и муки терзающей совести грызут потом далеко не всех предателей. Так наша жизнь и балансирует на зыбком канате, где слева − пропасть испытаний, а справа удобная ниша, укрывшись в которую, можно от испытаний уклониться.

Кому хочется испытаний?

Но бывает невдомек, что духовная и физическая расплата за предательство бывает страшной. Хотя очередные предатели не задумываются о том, что стало с теми, кто предавал раньше, все про это сказано тысячи лет тому назад. Например, в творениях Данте − грех предательства изображен очень точно: предатели оказываются дальше всех от земного рая. Расплата за предательство − гораздо страшнее, чем за некоторые другие грехи, причем предательство друзей карается более сурово, чем предательство родных и близких. Наверное, так происходит именно потому, что родных и близких мы себе не выбирали, так что тут еще возможны какие-то объяснения с вариациями, а друзей имели возможность выбирать − по взглядам, по вере, по духу.

Видимо, все же духовное предательство гораздо тяжелее кровного...

Мне с детства казалось, что намеренно кого-то из своих дворовых или школьных друзей выдать кому-то, то есть нашим родителям или учителям, совершенно невозможно.  Про себя я точно помню, что всегда старалась не проговориться случайно о чем-то таком, что может выдать другого человека. Мне никто нарочно не говорил: смотри, не предавай никого, мол, это нехорошо. Но разве про это нужно специально говорить? Нечаянно что-то такое сделать я еще могла, но намеренно… Намеренно − нет. Зато бывали такие маленькие случаи с моими знакомыми, когда я становилась свидетельницей явного предательства, бывали… Именно такие случаи не позволяли далее доверять таким людям и считать их друзьями, даже если дело было в пустяке и меня не касалось. Помню также серьезные и крупные случаи в школе, в нашем классе, потом еще какие-то − десятки раз, − и всегда, при каких-то разбирательствах или ситуациях, было видно и ясно, что элемент предательства − часто вынужденного − в этих случаях присутствовал…

Как мне всего этого было жаль…

В моей взрослой жизни − и того больше.

Но я уже была готова к тому, что предать одному человеку другого человека − можно запросто, и в «острых» ситуациях опасалась за слабых, легких на соблазны людей... Очень отметила и запомнила тех, кто никогда этого не делал − на моих глазах и за глаза. Таких людей − пальцев на одной руке вполне хватит, чтобы их сосчитать. Но для меня они − главные люди в моей жизни. Без них мне было бы не на кого оглянуться, не с кем порадоваться и погоревать.

Они для меня − как я сама для себя.

Предателей же я запомнила хорошо − почти всех.

У них есть имена и фамилии; адреса, где они живут; дела, которые они делают или уже перестали делать; родные и близкие, которые их любят или игнорируют; дети, которых они воспитывают или которых оставили на произвол судьбы. Они знакомы и незнакомы друг с другом, сами могут страдать, мучиться и болеть, переживать свои неприятности, решать свои проблемы. Каждый из них по-разному выиграл от своего предательства, да только не знаю, чем тот выигрыш обернулся или еще обернется для них. Меня и моего мужа предавали неоднократно, особенно − его – по всем статьям. Это было по-крупному, с размахом, целенаправленно, ибо слишком большие дела он вершил. У больших людей всегда большие завистники и противники. Выгода от их предательств − была очевидна. Владимир Михайлович и погиб в результате страшного предательства, когда не то, чтобы потом, а тут же, на месте, предатели трижды отреклись от него, нежели успел «пропеть петух»…

Наверное, лучше жить и умереть в полном одиночестве, нежели рядом с теми, кто потенциально готов к предательству.

           

О нашем времени

КТО ТАКОЙ ЕКЛЕСИАСТ?

Сегодня − кто во что горазд,
А раньше был Екклесиаст,

 

Святые старцы и пророки.
Да кто бы слушал их уроки,

 

Да кто бы книги их читал,
Да кто бы мудрость почитал?!

 

Зачем нам мудрости почет −
У нас свое в реке течет,

 

Когда − рассудку вопреки,
Когда − и поперек реки.

 

Осколки, мусор и обломки…
Остерегайтесь нас, потомки!

 

Мы − низшая из низших каст.
…И кто такой Екклесиаст?

Декабрь 2000 г.

…Просыпаюсь в наше время.

Солнце светит довольно ярко, правда, зима задержалась.... Очень долгая эта зима, ей лет сто, не меньше. Нет, очень трудно дождаться весны. Но все равно. Одеваюсь потеплее и выхожу на свою делянку, ту, что я себе выбрала − аккуратную и небольшую, ту, что смогу еще обработать − надеюсь, что смогу. Беру мотыгу и лопату. Как, все еще рано? Все еще не тепло? Так тепла и не дождемся, если не согреем землю. Да, начинаю свою работу − с любви к моей каменистой деляночке. Долблю камни, мотыжу замерзшую землю, стараюсь беречь силы, не уставать, не простужаться. Делаю так каждый день. Может быть, пройдет не одна неделя или не один месяц. Продолжаю без видимых успехов, но не отступаю. И вдруг вижу, что земля оттаяла, отогрелась, и открыла предо мной ту почву, которую нужно вперед удобрить, а потом уже бросить зерно.

Неужели?!

Какое счастье!

Беру зернышко, которое берегу, которое берегла всегда, понимая, какую ценность оно имеет для меня. Оно − одно, но если хорошо взрастет, то принесет много пользы для других, для тех, кого люблю. Ведь все равно − более ценного, чем оно, у меня ничего нет. Буду надеяться…

Помоги мне, Господь! 

КОГО ЛЮБИТЬ? 

 

Кого любить? Да тех, кого нам дали
Безжалостные наши времена,
Кто с нами будет в скорби и в печали,
Кто стар уже и пострадал сполна, 

 

И тех, кто молод и неосторожен,
Кто не готов по терниям пройти.
…Любовью жалость сделаться не может.
Любовь одна спасает мир...  Так что же?
……………………………………………
А время вынимает меч из ножен
И сторожит счастливые пути.                                                 

                                                                                         Ноябрь 2002 г., в редакции декабря 2017 г. 

                                                        

О НИЩИХ 

 Конечно, быть бедным − это все-таки совсем не одно и то же, что быть нищим.

Не представляю, как это на самом деле − быть нищим.

То есть просто − ничего своего не иметь, а просить все − у других.

Мне очень не хотелось бы ни у кого-то что-то просить, разве  когда другого выхода нет… Тогда уж приходится просить, хотя более всего ожидаю отказа. Но я прошу не на улице, а где-то в других местах. А вот так − подойти и попросить денег или еды − вряд ли смогу. Помню, когда мне было совсем мало лет, в начале 1950-х годов, по дворам и домам часто ходили какие-то люди и просили милостыню. Видом они были похожи на цыган, некоторые − с маленькими детьми. Просили все подряд. Тогда, после войны, жили бедно, лишних денег или вещей не было ни у кого. Они стучались во все двери, старались, не задерживаясь на пороге, зайти в квартиры. Заходили и к нам… Мама или бабушка, кто был дома, всегда давали что-то из вещей или еду. Да стали замечать, что начали пропадать хорошие вещи, каких у нас тогда было мало. Замечали и соседи.

Однажды у нас пропали часы, которыми в семье очень дорожили. Они лежали на самом виду в прихожей, и когда мама вышла на кухню за продуктами, чтобы дать их пришедшей в дом женщине с ребенком, та, видимо, и взяла их. Не могу сказать, что после этого случая никого из посторонних не стали пускать в дом, но осмотрительнее стали. Бабушка Таня еще говорила, что когда кто-то просит, нужно непременно дать − ну хоть что-нибудь, чем можно поделиться. Поделиться... Мне было неприятно и немного боязно встречать таких людей даже на улице, а не то, что в дом пускать. Но жалко всех их было ужасно.

Я сразу представляла, что вдруг бы это я и моя мама, да еще с маленьким моим братом, так вот шли куда-то по дороге… Да еще − в рваной одежде, голодные, холодные, в дождь и снег. А дома у нас нет совсем. Да разве так бывает? Бабушка объясняла, что очень даже бывает, и наше счастье, что у нас есть крыша над головой и все прочее.

А у кого-то − нет.

И не известно, было ли когда…

Так что подайте им хоть что-нибудь.

Господь, пошли мне много-много нищих,
И чтоб я всем всегда смогла подать,
Чтоб дух окреп и мысли стали чище,
Чтоб не устало сердце сострадать.

 

Россия − та страна, где нищих много,
Где храмов столько, сколько сохраним,
И только к ним останется дорога
Для тех, кто обездолен и гоним,

 

Кто робко потянулся к воскресенью,
К высоким звездам на земном кресте…
Подайте нищим − к вашему спасенью…
…Блаженны те,
                   кто живы
                                  в нищете…                                                                                                                         Ноябрь 2002 г.

О ЖИЗНИ И О БОЛЕЗНИ   

 Плохо ли, хорошо ли, но никому
             никогда нельзя прожить ничьей   
                          другой жизнью, а только своей… 

О, жизнь!

Бремя ее порой тяготит всякого человека − в разной степени физической и моральной тяжести.

О, болезни!

Их бремя неотрывно от бремени жизни.

   Мало кто не чувствует этого, а еще меньше таких, кто доберется до понимания связи одного с другим, но не той, что лежит на поверхности, явно, а той, что скрыта в глубине всех объяснимых причин. Я вообще-то с большим трудом припоминаю периоды моей сознательной жизни, когда я не болела. Мне даже не верилось, что есть на свете такие люди, которые никогда не хворают. И странным казалось, что их много.

Но это же − замечательно!

Значит, им не нужно быть в скорбях и болезнях, чтобы через них претерпеть страдания? Значит, они способны приносить активную пользу другим, более слабым и зависимым от погоды, от давления, от питания или еще чего-то. Только это оказывается не так. Здоровые не в состоянии понять больных.  Зато я… Мне гораздо труднее понять и прочувствовать, что движет здоровыми людьми, чем «примерить на себя» слабость больного человека. О, как я понимаю тех, кто едва может подняться с постели, кто утром просыпается от жутких болей или вообще не может от них уснуть, на кого уже не действуют никакие таблетки и уколы, чьи вены уже насквозь исколоты шприцами для инъекций, а внутримышечно колоть просто некуда − кругом гематомы и нерассасывающиеся синяки! Как хорошо я понимаю тех, кто находится на грани жизни и смерти, и дает себе в этом полный отчет...

Понимаю, что все неспроста, не случайно, а имеет глубокие связи с очень важными вещами. Таблетки и лекарства выявлению этих вещей не помогают, а чаще всего только приглушают источник боли, загоняют его глубоко вовнутрь. С возрастом − просто смотреть не могу на таблетки и медицинские препараты, все меньше хочу обращаться к врачам. То есть вовсе не хочу по той причине, что мало верю им. Да и не нужна я никаким врачам… Моя мама, врач высшей категории, врач по образованию и по призванию человеческому, последние два года жизни болела несколькими болезными, в очень тяжелой форме. В конце она мне сказала:

– Запомни: я умираю, отравленная лекарствами.

Да, лекарств она принимала много, и почти все − через силу.

Так настаивал лечащий врач, так рекомендует медицина. Долго и мучительно болел мой муж, получив в чернобыльском пожаре огромную дозу радиации, и никакие лекарства, операции, процедуры ему помочь не смогли. Сила духа его − была главным лекарством и оставалась таким лекарством до самой смерти. Тяжело, но коротко болел мой папа, который еще с фронтовых лет научился мужественно преодолевать боли и болезни. Долго болеть не стал − умер быстро.

Что еще?

То, что я вижу по историям жизней и болезней моих родственников и знакомых, настраивает меня не то, чтобы на унылый лад, но озадачивает сильно. Что делать-то? С другой стороны − когда-то все равно умереть надо, и ведь должна же быть причина у смерти. Значит, пусть это будут болезни, ведь это гораздо лучше, чем случайная смерть под колесами машины, или от стихийных бедствий, или от террористических актов, ставших наказанием нашего времени. Не хочу и поминать смерть от самоубийства, хотя теперь участилось и такое. Конечно, болезни неизбежны, но пусть бы они приходили только в старости. Так нет… В таком случае хорошо бы научиться бы переносить их безропотно и на ногах, не лежать неподвижным грузом, не стать обузой для родных и близких... Еще лучше – научиться быстро выздоравливать. Болезни очень мешают завершать старые дела и начинать новые, да что делать… А уж если лечь и не встать − какие тут дела?  Говорят, что нужно упорно работать над собой, перебарывая болезнь, что очень трудно. Болезнь имеет духовную составляющую, и простое материалистическое противостояние тут мало помогает. Избегать болезни –  это целая философия, а избавление от имеющихся болезней – великое счастье. Правильно говорят, что больные никому не нужны, что соответствует законам выживания сильных и здоровых в нашем мире.

На что же надеяться?

Моя надежда на милость Божию велика, да и что остается иное, кроме как опираться на  духовную помощь тех, к Кому обратишься… Василий Блаженный уже через десятки лет после своей смерти явился в некоем образе одному болевшему долгомученику и спросил его, отчего тот не верит исцелениям от святых, а ищет его за деньги? Отчего?

    Увы, ум всегда "пригвожден… земным вещем". 

 МЫСЛИ 

Как долго, как жестоко я болею,
И думаю: куда уж тяжелей?
Никак не оторвусь, не одолею
Первопричины слабости своей. 

 

По развороту, крутизне расклада
В который раз приходит мысль: "Пора!"
Не упираюсь, буду только рада
Отмучиться от жизни до утра.

 

Но нет! Еще не все… Еще не время.
Досадно долог ночи каждый час.
Пока еще посаженное семя
Не возросло − тогда бы в самый раз.

 

И все-таки… Издалека простите,
Прощаю всех заранее, вперед.
Мы − гости в мире этом. Подождите,
И вам врата Всевышний отопрет. 

 

                                                   Декабрь 1998 г.  

 О СМЕРТИ 

 Плохо ли, хорошо ли, но никому
                  никогда нельзя умереть ничьей
                                            другой смертью, а только своей.  

Мне иногда приходилось подолгу задумываться о смерти, или вообще, на фоне личного пессимизма, или в ходе общих рассуждений, и в обоих случаях получалось, что смерть − сама по себе − вполне логична. Она − естественное завершение жизненного пути. А с какого-то − альтернативного угла зрения − смерть ассоциируется с операцией под общим наркозом, от которого никогда не проснешься…

Бесконечно жить не научился еще никто.

Каждое живое существо рождается, проходит жизненный цикл и умирает.

Материя не вечна, и смерть в материальном мире неизбежна.

Человеческой же материи хочется успеть пожить, порадоваться, исполнить начертанное, воплотить задуманное.

Хочется все это успеть, прежде чем придется встретиться с неизбежным. 

…Жаль, что не всякая материя заранее примиряется с неизбежностью…  

                                      О МОЛИТВЕ  

Первую в своей жизни молитву "Отче наш…" я услышала от моей бабушки Тани, маминой мамы, еще в раннем детстве. С детства и запомнила ее. Эта первая моя молитва в значительной мере способствовала формированию моего детского представления о мире, видимом и невидимом, о духовном и физическом взаимодействии его величин, о важности соотношения слов, поступков и помыслов человека. Скептицизм и атеизм, царивший в нашем обществе в то время, меня не смущали − в пять лет самое важное для ребенка происходит в семье. Улица хорошему не очень-то научит, а храмы закрыты или разрушены. Я молилась утром и вечером, как учила бабушка, постепенно расширяя круг познания жизни и добавляя новое в молитвы. Мои родители не то чтобы одобряли или поощряли меня в этом, но у них были совершенно другие заботы, а свой внутренний мир − до такой степени − они мне не раскрывали.

Крестили меня в полтора года от рождения, и не в Новгороде Великом, где я родилась, а в Москве, куда мои родители приезжали часто в гости к родственникам. Крестила меня папина сестра Зоя Николаевна, вроде как по секрету от родителей, потому что папа работал в военкомате, а там за такое его бы, наверное, не похвалили. Меня оставили с ней на какое-то время, и она быстро меня окрестила. Бабушке Тане это, наверное, понравилось. Она приезжала к нам из Москвы довольно часто, и я запомнила ее с раннего своего возраста. Лет, наверное, с трех я привыкла ждать и спрашивать: когда же к нам приедет бабушка? Каждый раз я радовалась ее приезду. Уже повзрослев, просила ее что-нибудь рассказать, вспомнить; узнавала от нее что-нибудь новое, особенное, в том числе и по части духовного развития.  Ее собственное образование было невелико, а вера − неиссякаема.

То зерно христианского вероучения, что заронила во мне бабушка, затаилось во мне надолго. Время шло. Провинциальный город жил неспешной жизнью, и казалось, что так и будет всегда.

День. Год. Два года. Десять лет и более...

Школа… В школе учили другому и по-другому.

А храмы все еще не восстановлены, социально-духовное подполье еще не преодолено. Человек сам в себе − храм, который нужно вовремя открыть и никогда не закрывать. Время накапливало детский опыт. Что-то приобреталось, что-то оставалось в стороне, что-то помогало, а что-то мешало созидать мой храм. 

Поскольку соответствующей литературы в те годы почти не было, бабушкины уроки для меня были очень важны. От нее я узнала многое из того, что прочитала потом  в различных  изданиях; то есть я читала про это впервые, но вспоминала, что уже слышала об этом, об этих историях, делала похожие выводы, запоминала те же наставления… Псалмы Давида, книги пророков, откровения Нового Завета, молитвы и наставления святых отцов, акафисты великолепные открылись мне истинно не в первую половину жизни, но уже тогда я поняла, что начинать день и заканчивать его нужно с обращения к высокому − а вдруг это последний день или последняя ночь в моей жизни?

Это теперь мне просто сказать: мой храм открыт всему, что есть добро. Раньше это было в процессе становления. Несколько десятилетий жизни, множество испытаний потребовалось мне, чтобы не то что дорогу найти, но тропинку разглядеть − к тому, что есть Храм.

Что бы я написала на своих скрижалях − теперь, когда я уже столько прочла и познала?

…………………………………………………………..

Хочется жить праведно и с полнотой жизни, с радостью.

Хочется умереть легко, хочется успеть к этому сроку выполнить всю свою программу, завершить все дела, выплатить все долги. Не от меня сие зависит во многом, но то что от меня − и того достаточно для моих намерений.

Жизнь человеку дана для счастья в самом малом и простом.

Жизнь человеку дана для испытаний горестями и прелестями жизни.

Жизнь человеку дана для созидания и любви.

Жизнь дана не навсегда, сроков не знает никто.

Молюсь молением мольбы…

Прошу у Господа мира и покоя в моем доме, надежного покрова и высокой защиты от бед, пожаров, аварий, нападений, катастроф, болезней, печалей, нужды, искушений и всякого зла. Прошу благополучия моему дому, устроения всех дел и исполнения благих замыслов.

Прошу Господа сохранить и спасти душу мою – при всех превратностях этого мира. Прошу сохранить и спасти души моих близких. Прошу не лишать меня возможности до конца моих дней развиваться и совершенствоваться, делать добро…

Прошу, чтобы…

Чтобы ни один плохой человек порога моего не переступил.

Чтобы я не переступила никогда порога дома плохих людей, да и дел с ними никаких не имела.

Чтобы все, что приходит в мой дом, было добром для меня и окружающего мира.

Чтобы я всегда могла поделиться с каждым тем, чем могу.

Чтобы мне хватило и хватало всегда того, что имею на текущий день.

Чтобы у всех моих родных и близких было здоровье, покой, все жизненные устройства, и чтобы в домах у них было не хуже, чем у меня.

Чтобы у далеких от меня людей было не хуже, чем у меня и моих родных и друзей, чтобы люди на всей Земле благоденствовали, чтобы жили честно, выполняли заповеди Божии, не завидовали друг другу, не воевали, не болели, чтобы не было в мире − бедствий, аварий, катастроф, преступлений, терроризма.

 Особенно прошу смягчить страдания народов России, отвести разрушительную силу вражды и ненависти, а также черных посягательств, от земли русской; прошу избавить народ от горя и нищеты, бедствий и унижений, дать достойного правителя. Всегда молюсь обо всех чернобыльцах и сотрудниках пожарной охраны, ушедших и живых, о христианах, да и прочих тоже. Когда бывает нужно добиться важной цели, прошу указать мне короткий, честный и праведный путь к этой цели. Днем и ночью и в самые напряженные моменты прошу, чтобы меня не оставили силы душевные и физические, чтобы в ответственные минуты принимала правильные решения, а после неукоснительно исполняла их, чтобы ни на кого не перекладывала свои заботы, свой груз, чтобы сама могла помочь нуждающимся в моей помощи, чтобы никому не помешала, чтобы смирялась, чтобы терпела.

И отдельно − прошу, чтобы до конца моих дней Господь позволил мне быть на своих ногах, чтобы сохранил мне светлый ум, инструмент познания и творчества, чтобы посылал мне СЛОВО, и чтобы звучало оно именно так, как Он задумал! И чтобы моя фальшивая случайная нота не понизила бы высоты его звучания. Почитая писательские труды святых, апостолов и великих святителей и вселенских учителей, прошу их − о том же. 

      О жизни…

 ЕСЛИ БЫ МЕНЯ СПРОСИЛИ: ЧТО ТАКОЕ…

  ЖИЗНЬ

 Живу, содрогаясь от ветра,
Вернее, от семи ветров сразу.
Дует со всех сторон,
А я боюсь сквозняков.

Но не могу
        сдвинуться с места -
                привязана накрепко
                                          ко времени.

Не могу оторваться
              или хотя бы
                             отвернуться.

Хочу, но не умею.
Умею, но не могу.
Могу, но не получается…
Сквозняк
             дует
                  все сильнее... 

СМЕРТЬ

 
Смерть ничем не хуже жизни, а может быть и лучше ее.

Хочу умереть вовремя,
Не позже, но и не раньше,
А именно тогда,
                 когда написано в Писании.

Не мною написано,
                 не мне и менять.
Да от меня мало, что и зависит
                         во множестве независимостей.

Но обязательно придет срок,
                                который приходит всегда
                                                 раньше ожидаемого.
И окажется: сказанного и сделанного −
                             ничтожно мало
                                         для оправдания пред Великим.

Смерть меняет многое, но не все.

Ангел,
          мой Ангел!
                        Он так старался…

ЛЮБОВЬ

Семь образов любви

Любовь − предмет − Хрупкость,
Любовь − взгляд − Блаженство,
Любовь − намерение − Сказка,
Любовь − действие − Жертвоприношение,
Любовь − размышление − Вечность,
Любовь − достижение − Воскресение,
Любовь − религия − Спасение.

Обретшие да спасутся…

ВЕРА И НАДЕЖДА

Надежда тем хороша,
            что надеется на то,
                          во что верить
                                      уже невозможно.

СЧАСТЬЕ

Счастье − это миг
                   соответствия
                                на бесконечность
                                                   несоответствий.

Счастье − это миг
                      соответствия
                                  бесконечностей
                                                  несоответствия.

Счастье − это
                  просто
                           миг...

НЕСЧАСТЬЕ

Несчастье − это как раз то,
                  что исключает себя
                                    из понятия счастья,

Или исключает
            его миг в своей
                               собственной
                                               бесконечности…

                                                                                                 Ноябрь 1996 г.

МОЙ АНГЕЛ 

 Когда одному человеку
                  бывает очень плохо,
                               то другой человек,
                                           приходя ему на помощь,
                                                               становится для него ангелом…

 Хорошо быть ангелом. Он среднего рода, никакие неожиданности и страсти ему не грозят − служба у него такая. Он как конвой, который сопровождает свой объект до самого конца его следования, что бы ни случилось… Быть ангелом, наверное, лучше, чем быть человеком − меньше свободы для выбора, значит, легче выполнять программу.

Программа для человека − прожить жизнь, а программа для ангела несколько иная, она − над жизнью.

Хорошо быть ангелом. А кем хорошо быть мне? Конечно, праведницей. Хорошо бы, да не получается. Остается быть грешницей, только грешницей. Зато у меня есть одно преимущество перед моим ангелом: я могу иногда бывать счастливой!

Счастливыми бывают только грешники.

 Милый мой Ангел!

Если б Ты мог меня любить, Ты хоть иногда бы радовался моему редкому счастью! Да, но зато очень часто приходилось бы Тебе переживать мои несчастья, а мне бы не хотелось лишний раз огорчать Тебя, утверждающего меня во истинном пути и хранящего меня от всякого зла. Однако, жизнь приготовила мне такое испытание, которое перевернуло калейдоскоп моего мировоззрения и переменило мое привычное представление о Тебе.

Милый мой Ангел!

 Не случись со мной той большой беды, я и не знала бы, что Ты можешь быть (или бывать) живым, что к Тебе можно с замиранием души подойти поближе и даже прикоснуться осторожно к Твоим сверкающим и благоухающим одеждам. Но главное − главное! − раньше я и не задумывалась о том, что никакое добро не бывает напрасным, никакое зло не проходит бесследно, и не знала, что существуют фактические подтверждения этому.

Милый мой Ангел!

Ты объяснил мне это и многое другое, Ты укрепил мою веру, возродил мою надежду, утешил мою боль! 

Я бы и думать не думала так про моего ангела, тем более не переживала таким пристрастным переживанием, если бы не почувствовала однажды его явное участие в моей судьбе, а потом и не однажды. Догадываюсь о том, что раньше я буднично его не замечала, а он как высший верноподданный себя не обнаруживал. Но так получилось, что в момент смертельной для меня опасности, проникаясь моим, родным для себя существом, он в неведомом доселе порыве раскрыл надо мной свои белые крылья. Лучи смерти споткнулись и упали в отраженный мир, а я осталась в ладонях у моего ангела. Я поняла, что случилось: я перегрузила свою программу, а он превысил свои полномочия. Мы были оба виноваты, чувство общей вины и ужаса моих переживаний еще больше приблизило нас друг к другу.

Да нет, во всем виновата я одна.

Боже, прости меня!

Не должна была я тогда предаваться инстинкту выживания, а потом желанию быть счастливой, а еще потом… и бесконечно... Но с тех пор я никогда не забываю, что у меня есть ангел, что он обо мне заботится и не дает мне погибнуть. Это звучит одновременно обыденно и странно. У каждого человека есть ангел, но такого как у меня, нет ни у кого.

Я стала любить его.

Он − меня… Он-то любил меня всегда!

Любовь дорого стоит.

 Недавно я подумала, что сама могла бы стать ангелом − дерзновенно в помыслах и смиренно в делах − моему ангелу. Но и отступаясь от канонов, и приближаясь к ним, прекрасно понимаю, что два взаимопроникающих мира созданы друг для друга в том случае, когда параметры их взаимопроникновения одинаковы или хотя бы идентичны − как гласит высшая математика и наивысшая физика для души и тела.

Только наши параметры не идентичны.

Только наши миры не взаимопроникновенны, хотя и очень близки.

Только мы никогда не станем…

Значит, зря я так подумала.

 Милый мой ангел! Лучше бы нам было вернуться на старые, привычные, исходные позиции и не придавать такого космического значения друг другу − мы и так никуда друг от друга не денемся.

Пока я жива.

Пока я…

Пока…

Да, я эгоистка. Я прошу тебя, чтобы ты любил меня больше жизни моей и дольше жизни моей, и потом, и всегда, и вечно! Я нарушаю законы? Я вмешиваюсь в чужое, запретное? О нет, не нарушаю и не вмешиваюсь, а выражаю свое самое последнее желание и отвечаю за него…

Трудно, невероятно трудно сотворить плоды, достойные покаяния!

Ну вот.

Так ли уж хорошо быть человеком?

Так ли уж хорошо быть ангелом?

 Ангел. Мой ангел…

Он ведь не выбирал, кем ему быть!

И я тоже не выбирала.

                                                   Ноябрь 1996 г. 

ЧАСТЬ 2. ПУСТЬ БУДЕТ ХРАМ 

Все дороги созидания и любви ведут к Храму.

А если не к Храму, так куда же и стремиться душе человеческой?

Душе Храм нужен…

К Храму приходят все − кто-то раньше, кто-то позже, нет таких дорог, которые не привели бы человека к Храму. Если человек, не знавший раньше Храма, хотя бы однажды остановился и посмотрел − назад и вверх − он, наверное, глубоко задумался бы. Это и есть − взгляд вовнутрь себя. А что − в себе? Когда жива душа, где же есть место для нее?

Это место − Храм.

Храм душе необходим…

Разные пути ведут к Храму, порой такие, какими и не хаживали прежде.

Только никто еще не пришел к Храму нечаянно, запросто, мимоходом, без душевого понуждения, без сильного переживания, без жажды духовной. Никого и в золоченой карете не привозили, и под конвоем не доставляли, и по неведению не завлекали. Столбовых же дорог, широких проспектов, утрамбованных просек не построили. Начало − самое трудное, как трудно отыскать конец ниточки в запутанном клубке. Когда уже найдено начало пути, важно не оступиться, не сойти с него и не отправиться совсем в другую сторону. Пусть будет узкая, труднопроходимая дорожка, но зато − правильная. Конечно, соответствующее воспитание с детства или осознание своего предназначения в юности уже настраивает на верный путь. А нет − так многообразие примеров и случаев – дает представление, куда идти, как искать свою дорогу, как идти по ней, какие испытания могут встретиться на пути.  Бывает иногда: идешь по тропинке, идешь к Храму, знаешь, что он где-то близко, да никак не дойти. Где же он? Уже впору и отчаяться, и обратно повернуть. Кто как поступает в таком случае, все − по-разному, но тот, у кого сердце пребывает в чистоте, а душа просит Храма, дойдет обязательно.

А ведь простых и удобных дорог никто никому не обещал…

ХРАМ

Пусть будет Храм, и пусть стоит
И пусть его не тронут годы,
И пусть идут к нему народы,
И пусть Господь его хранит.

 

Пусть будет город на холмах,
Столица − продолженье Храма,
И с колоколен − панорама,
И благодать во всех домах.

 

Пусть будет мир и тишина
В преобразившейся столице,
И вслед за ней преобразится
Моя великая страна!
                                             Апрель 1999 г.

 

ГЕФСИМАНСКИЙ САД

 Наверное, находясь в Гефсиманском саду, даже не ночью, а днем, при ясном свете, можно задуматься о многом. Вот по этой тропе прошел Иисус, вот у этих деревьев долго стоял, вот тут − горячо молился, вон там, за теми кустами, спали его ученики... Вдруг шорох − толпа, колья, фонари, мечи… Вряд ли кто-то захотел бы смотреть на это, и тем более, прочувствовать все! А Он… Он был − Спасителем. Ему нельзя было хотеть чего-то другого.

Такого сада нет нигде на белом свете…
Не насадить цветов, деревьев не взрастить,
Какие стерегли минуту на рассвете,
Когда Христос Отца не уставал молить…

 

О, Гефсиманский сад! Сады Семирамиды
Растаяли в тебе… Моление Христа
Взывало к небесам… Все скорби и обиды −
Ничто перед мольбой, что так была чиста.

 

Последние слова − и эхо приговора…
Последний Крестный путь и подвиг − впереди…
О, райские сады! О, ангельские хоры!
Последняя надежда замерла в груди.

 

Последнее… Нет! Ночь уже гонцов послала −
Иудин поцелуй и звяканье мечей…
Последняя мольба последней каплей стала –
И Божий Сын теперь – в руках у палачей.

 

О, Гефсиманский сад! ...Последняя дорога
Уже зовёт к служению будущих святых.
О, Гефсиманский храм! И чаша – у Порога,
За нею – те, которых очень, очень много.
...И райские сады легли к престолу Бога
Ковром багряных яблок на листьях золотых...

                                                                                2001 г.

НЕОПАЛИМАЯ КУПИНА

Музыка Александра Ковалевского

Горел терновый куст огнем неутоленным
И не сгорал в огне − то был огонь святой.
И ангел говорил с пророком изумленным,
И осиял его небесной чистотой…

 

Неопалимый куст стоит пред глазами –
Иконы светлый лик дарует благодать.
И этот Божий дар навеки будет с нами,
Когда сумеем мы его не растерять…

 

Наш временный огонь да пусть не станет вечным,
Не опалит души горящей купиной,
Пусть будет долгим − день, а сумрак − быстротечным,
И не погибнет дух в обители земной.

 

P.S.    "Купина Неопалимая",
Защити нас от огня!
Ты, заступница незримая,
От беды укрой меня…

17 сентября 2001года, в день празднования иконе "Неопалимая Купина"

РОЖДЕСТВО ДВУХТЫСЯЧНОГО ГОДА

В двухтысячном году христианский мир отмечал большую дату: две тысячи лет назад в роду Авраама родился Спаситель, который пришёл на Землю для спасения грешных людей. Рождество Христово было окутано великой тайной и произошло  незаметно для большинства. Спаситель прожил свою земную жизнь, подавая пример праведности и смирения. После себя Он оставил апостолов, а главное – учение, какого человечество ещё не знало… Спустя две тысячи лет в который раз множество народов славили Рождество Христово и преклонялись пред Сыном.

Рождество двухтысячного года.
Долгожданный праздник. Торжества.
Свет и снег, и хмурая погода,
И суровой вечности листва,

 

И неугасаемые свечи,
И святой огонь благих даров…
Литургии. Проповеди. Речи.
Ангельское пение хоров.

 

В Риме, Праге, Лондоне, Триесте
Господа народ благодарит.
На высоком, выстраданном месте
Храм Христа Спасителя стоит.

 

Тридцать лет пройдет таких коротких,
Что трех лет − не долее трех дней −
Обождет для праведников кротких
Двухтысячелетний юбилей

 

От Распятия и Воскресения,
И от Вознесения Христа!
...Храм открыт, а летопись спасения
Счет ведет от первого листа...

Июнь 2000 г.

ИКОНЕ ВЛАДИМИРСКОЙ БОГОМАТЕРИ

 
Стою пред Тобой, я на колени встану…
Спаси святую Русь, народ мой исцели!
Молюсь тебе, молю… Молиться не устану:
Несчастье отведи от праведной земли!

 

Такие времена… У многих в сердце − смута,
А у кого − тоска, а у кого-то − блажь.
Идут к Тебе, идут… Ступеньки вбиты круто…
Все милости хотят, какую Ты подашь.

 

Прости и снизойди − до общего прошенья,
Чтоб унялась вражда и не бряцал металл,
Чтоб мы прошли скорей ступеньки очищенья,
И свет Твой золотой зарей от Храма встал!

8 сентября 2002 г.

О любимых святых

 За долгие годы и века, можно считать, тысячелетия исповедания человечеством христианской веры у подножия Престола Господня собрался неисчислимый мир святых. Мучения, гонения, притеснения, скорби, лишения, принятые ими за веру, а также чудеса и подвиги, совершенные ими, настолько приблизили их к Господу нашему, что молитвы их очень скоро доходят до Него, гораздо скорее, чем мои. Мир множит зло, и чтобы зло полностью не поглотило человечество, святые − и ушедшие, и живущие ныне − ни на минуту не оставляют своих духовных и физических трудов − за всех нас. Жития христианских святых в течение нескольких веков были излюбленным чтением в русских семьях, являлись примерами и образцами для воспитания детей. Для меня они звучат как гимны благочестию.

     Говорят, когда люди разрушают храмы или отходят от веры, святые покидают эти места, и худо приходится тогда − начинаются большие смуты и умножается горе. Примеров таких − очень много, как и тех, что подтверждают важность и действенность искренних обращений к заступничеству и помощи святых. Есть такие особенные и чудесные случаи, взволновавшие меня однажды. Есть и те, что из головы никогда не выходят. Есть у меня любимые и дорогие сердцу моему великомученики, пророки, апостолы и чудотворцы, преподобные и святые отцы. Многих, очень многих люблю, дивлюсь их благоверным житиям, переплетениям божественного и реального в их судьбах. Люблю их возвышенной и человеческой, то есть по-человечески жалостливой любовью, несколько отличающейся от невыразимо-обожательной любви к Богу моему, к Духу Святому, к Богоматери моего Спасителя и к самому Спасителю моему – ведь все святые были когда-то людьми земными. Очень по-разному проходила их земная жизнь: кто-то жил в местах тихих и мирных, кто-то – в гуще и жерновах событий мира, на виду у честного народа…

Были, конечно, у многих из них необыкновенно ранние знамения будущего высокого духовного служения. Были среди них и такие, которые долго шли к вере, тяжко грешили, и только в результате великой борьбы с собой или еще каких-то случаев резко меняли свою жизнь, а после стяжали славу поборников христианской веры и непобедимых страстотерпцев за веру. Постепенное прозрение у них встречалось гораздо чаще, чем быстрое… Были и такие великие святые, которые при жизни становились чистыми ангелами во плоти, которые в земной своей жизни постигли высоты богопознания и стяжали бесценные Духовные Дары. Они просто перешли в жизнь вечную из жизни земной − безболезненно, что непостижимо человеческому сознанию. Но так или иначе, святые люди свершили земные свои свершения, а теперь свершают Небесные. Простым смертным, даже самым требовательным к себе, никогда не дойти до такого духовного понимания и служения Господу.

Без святых − никак…

Велика воистину та роль, которую они играли при жизни, и не менее велика та, что осталась для живых − после смерти этих святых. Святые живут вечно. Они несут бремя мира, наше бремя, и не могут бросить его. Они помогают мне – мысленно и духовно . Они мне показали на примерах из собственной жизни, как важно выставлять себе жесткие ограничения − в мыслях, в поступках, в намерениях − во благо душе. Они явили другим людям, какую малую ценность имеют земные приоритеты, открыли иным заблудившимся и заблуждающимся, как все то, чего ради они стараются в нашем мире, мучают и угрызают друг друга, превращается в пустой прах. Они меня позвали за собой. Идти за ними очень нелегко, и все же пытаться нужно. Мне уже не так трудно идти за ними − след в след. Даже можно выбирать тех из них, за кем идти легче. Да и груз мой уже не так будет тяжел: они отслужили за меня − наперед − трудную службу, отстрадали, взяли на себя тяжелейшую ношу, чтобы я не была раздавлена тяжестью моей ноши.

Мне несравненно легче!

Я иду следом, под прикрытием, и казалось бы… Но…

Если меньше явных грехов, то шлейф грешных помышлений тянется на километры… 

АПОСТОЛЫ 

Разделяя миссию Христа,
Тяготы, искания и веру,
Шли апостолы путем креста,
Следуя великому примеру. 

 

Каждый шел дорогою своей,
Проповедуя и повторяя
Путь Христа во царствие царей,
Только Господу себя вверяя. 

 

Силою никто не заставлял –
Эту долю сердце возлюбило!
Шли апостолы. А мир стоял…
Сомневаюсь, что им легче было, 

 

Чем Иисусу, Сыну от Отца,
Высшему залогу воскресенья…
Шли апостолы и до конца
В мир несли религию спасенья. 

 

Шли апостолы. Пустыня жгла.
Ветер бушевал. Костры горели.
Вера им опорою была.
Преодолевали и терпели. 

 

Шли они. Века за ними шли,
Люди, страсти − с каждым веком жарче,
Тяжелей − от плоти, от земли,
И от тех костров − призывней, ярче! 

 

Шли апостолы. И я иду,
При неровном шаге спотыкаюсь.
Хорошо еще, хоть не краду
И чужим именьем не прельщаюсь…

 

 Хорошо? Соблазнов и утех
Мне достаточно для преткновений.
Уж конечно, не миную те,
О которых - масса сожалений… 

 

Помню все. Читаю и пишу.
Обретаю вечное. И что же?
А все то же: знаю и грешу.
Трудно, тяжко человеку, Боже! 

 

Обращаясь всякий день и час
К вере и молитве, вспоминаю
Про апостолов, что шли − для нас,
Для меня! Я так давно все знаю, 

 

Что и сахар превратился б в мед…
А тогда!.. На холостом движенье
Мир стоит. Он выберет, поймет,
Но не сразу, с кровью и в сраженье… 

 

Будет храмов красота и свет.
Воплотятся помыслы благие.
Иоанна сбудется завет:
Зазвучит святая литургия. 

 

Будут петь горячие уста –
Не уста, а сердце отворите!
…Шли апостолы путем Христа.
Бог им дал. И нам дает. Берите! 

 

                                         7 января 1997 г. 

Апостолы были ближайшими учениками Христа и стали самыми первыми из тех, кто пошел следом за Ним. Они обрекли себя на лишения и поношения − сознательно − ради спасения погибающих, оставив мертвые дела и совершая живые…Апостолы-евангелисты сделали очень важное для нас дело − записали свидетельства о путях Господних в мире, о Его великом подвиге ради человеческого спасения. Апостолы несли людям свет учения Христова, за что и приняли много мучений. Память об их делах свята, она дополняет и продолжает историю святых, предшествовавших Спасителю.

Псалмы пророка Давида, притчи и песни Соломоновы, святое Евангелие Господа Иисуса Христа, благовествованное от святых Апостолов, а также творения великих святителей и учителей мудрости Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Иоана Лествичника, Максима Исповедника, Исаака Сирина и многих других − самые лучшие и откровенные книги, когда-либо и кем-либо написанные. Жизнеописания этих святых, оставленные в известных трудах более поздних подвижников, составляют достояние христианского мира… Да и десятки и сотни других священных людей и их творений − огромные богатства человечества.

Не знаю, что бы я делала без них.

Они все − мои дорогие.

Они − мое спасение.

Наше время − особое время.

Оно словно нарочно подготовлено было для того, чтобы теперь люди свое духовное сознание обратили к тем, кто созидал великую Россию, предваряя ее будущее. К юбилею 1000-летия Крещения Руси в 1988 году на Поместном Соборе Русской Православной Церкви состоялось причисление к лику святых угодников Божиих, послуживших России. Были прославлены новые святые, что очень важно для их церковного почитания. Эти святые жили в прежние века, разными дорогами шли в жизни, но своим служением Богу и людям заслужили вечную память потомков. Это − благоверный Великий князь Московский Димитрий Донской, преподобные Андрей Рублев, Иосиф Волоцкий, Максим Грек, митрополит Московский и всея Руси Макарий, схимандрит Паисий Величковский, блаженная Ксения Петербургская, епископ Игнатий Брянчининов, иеросхимонах Амвросий Оптинский, епископ Феофан Затворник… Затем прославили тех святых, кто понес мученический крест в новый период истории государства Российского, в двадцатые годы двадцатого века. Еще в 10-м веке было предсказано, что будут такие мучительные времена в 20-м веке, когда миллионы людей пострадают за веру, погибая от расстрелов, болезней, холода, голода, других мучений. Бесчисленное множество мучеников явили собою пример христианского смирения, терпения, любви к Господу. Их добровольный путь на Голгофу был не напрасным. В 1989 году был прославлен Святейший Патриарх Тихон. В 1992 году канонизировали семь мучеников и священномучеников: священномученика Владимира, митрополита Киевского и Галицкого; священномученика Вениамина, митрополита Петроградского и Гдовского; священномученика архимандрита Сергия; мучеников Юрия и Иоанна; преподобных мучениц Великую княгиню Елизавету и инокиню Варвару. Следующие прославленные святые − новомученики и исповедники России, святители и пастыри церкви, благоверные князья и воины, монашествующие и мирские, замученные ужасами и беззакониями двадцатого века. Святые царственные страстотерпцы были прославлены в лето 2000 года. Отрадно также, что адмирал Федор Ушаков, русский герой-флотоводец 18-19 веков, был прославлен в 2001 году − за неоспоримые заслуги перед Отечеством.

Как я могу их не любить, пусть даже о подвигах многих из них я никогда не смогу подробно узнать? Как я могу не сравнивать их примеры с теми, что хорошо известны с ранних веков христианства? Как я могу не увидеть тот долгий путь очищений и страданий, которым шел народ России, и одоление которого без духовных и физических жертв было просто невозможно? В наши дни, когда столь поколебались общие понятия благочестия и нравственности в народе, обращение к достойным судьбам человеческим очень важно. Теперь появляются жития новых святых, и, читая их, удивляешься им, подобно драгоценным камням, обнаруженным в пыли мирской суеты. Тесно и плотно они шли друг за другом, не допуская разрыва духовных нитей, не позволяя порвать ее ветрам истории, бурям переворотов.

Все они были ходатаями за веру.

Все они шли, не оборачиваясь назад, и с пути не сходили.

Все они прошли вратами тесными и расширить их не пытались.

Тем подали нам пример − для того же… 

ГЕОРГИЙ ПОБЕДОНОСЕЦ

История жизни и подвигов святого Георгия пришлась на конец третьего века, на времена процветания язычества. Множество чудес совершил он и после своей смерти. Чудотворец, равностоятель пророков, сожитель ангелов, соревнитель апостолов, твердейший адаманта – так величают Георгия в святых книгах.

Великомученику, чудотворцу, равностоятелю пророков, сожителю ангелов, соревнителю апостолов, твердейшему адаманте, моему любимому Небесному покровителю посвящаю

Мне, не расставшейся с грехами,
Страстями, бременем отцов,
Мне, оттеснённой лопухами
От стен сверкающих дворцов,

 

Мне, утопающей в трясине
И замерзающей во льдах,
Мне, умирающей в пустыне
С песком, хрустящим на зубах,

 

Но – вдалеке от диких оргий
И ставок ловкого крупье, –
Великомученик Георгий
Несет победу на копье,

 

Победу честного закона,
И для себя, и над собой! –
И тело черного дракона
Уже рассталось с головой.

 

Победа! Верное спасенье!
Я разрываю мрак и тьму,
Приду в себя, приму решенье
И буду следовать ему.

 

...Но правит дальше победитель,
Торопит верного коня...
Заступник мой и покровитель,
Не отступайся от меня.

 

Апостолов равностоятель,
Отважный воин и пророк,
Всевышней милости податель,
Искатель праведных дорог,

 

Необоримою стеною
Отгороди меня от зла,
Не дай расправиться со мною
Врагам, которым нет числа!

 

Я твою долю принимаю,
Твоею силой – я сильна.
Устал твой конь? Но я сжимаю
Серебряные стремена.

 

Я – рядом… Судеб вереницы –
За нами вслед. Отрадно мне.
...Украсил герб моей столицы
Святой Георгий на коне,

 

Украсил славою Небесной
Великий христианский род.
И вот – меня тропой чудесной
Довёл как раз до тех ворот,

 

К каким и близко не пускали
Меня лихие сторожа,
Где умирала я в опале,
Вблизи, от мерзости дрожа.

 

Войти ли? Громко приглашают,
Дорожки стелют предо мной,
И лепестками осыпают.
Но нет! Останусь за стеной...

 

...Когда-нибудь врата иные
Откроются моей мольбе,
И я, войдя в края родные,
Мои победы неземные,
Георгий, принесу – тебе!

                                     

                                                  Сентябрь 1999 г.

СВЯТАЯ ЛЮДМИЛА

Святая блаженная Людмила, урожденная княжна Сербская, а в замужестве княгиня Чешская, жила в конце девятого и начале десятого веков (ориентировочно 866-927г.г.), в нелегкие для верующих времена. Она стала первой святой, просветившей христианским светом земли  Западной Европы, и была первой от земли чешской причислена к лику святых. Быть первыми просветителями и проповедниками слова Божьего в народах и пострадать за это − удел великих святых.

Святой мученице княгине Людмиле Чешской, моей любимой Небесной покровительнице посвящаю 

Незаходящим светом осветила
Мой путь и повороты бытия
Княгиня рода чешского Людмила,
Хранительница верная моя.

 

Из тысячестолетнего далека,
Через барьеры судеб и времен
Ко мне летело имя − от пророка,
Держителя немеркнущих имен.

 

…Я рада, что родители назвали
Меня Людмилы именем святым.
В минуты скорби и в часы печали
Оно под ореолом золотым

 

Горит венцом мучительных страданий
И укрепляет верою меня!
Людмилы имя − свет благодеяний,
Людмилы имя − верности броня,

 

Людмилы имя мне наградой стало,
Людмилы кровь − в мою перетекла,
Ее судьба − моей судьбы начало,
Той памяти, что образом была.

 

Как я хочу молитвой вдохновенной
Себя приблизить к той, что высоко!
Хочу по жизни, временной и тленной
Нести себя смиренно и легко,

 

Вперед не сокрушаясь о кончине,
И поклоняюсь всем, чем я чиста,
Людмиле, воссиятельной княгине,
Блаженной проповеднице Христа!

Октябрь 1999 г.

МАРИЯ ЕГИПЕТСКАЯ

По преданию, Мария Египетская родилась и жила в Египте, в шестом веке, скончалась в 522 году. Судьба ее была удивительна и не столь похожа на судьбы других святых, как бывает, что жития некоторых святых похожи друг на друга в каких-то  подробностях. Житие великой грешницы, ставшей синонимом истинного покаяния, поминается в четвертую и пятую неделю Великого поста. Она остается в памяти образом настоящей праведницы, светящейся от худобы, в лохмотьях и парящей над песками Заиорданской пустыни…

Кто год в пустыне проживет,
Тот сам вполне колючкой станет.
Кто имя Божье призовет,
Тот и в пустыне не завянет.

                  * * *
Страстями бурными кружил
Ее корабль в людской пучине,
Но − вдруг! − дверей не отворил
Ей храм… И вот − она в пустыне.

 

Наверно, был определен
Ей путь по воле провиденья.
Был дух соблазном ослеплен,
Теперь − пришла пора прозренья.

 

Была красива, молода,
Да истины тогда не знала…
Теперь же, прошлого следа
Она, как ящерка, бежала.

 

Что ела, что пила она,
Когда кругом − песков стихия?
Ни капли влаги, ни зерна…
И день, и ночь − всегда одна,

Опасностью окружена,
Что лето, осень, что весна −
Сушь, зной, а тьма − зверьем полна
…Обету своему верна,
В молитвах провела Мария

 

Все сорок семь последних лет,
Что прожила... И в это время
Все ранее − вставал рассвет,
Все тяжелей − ложилось бремя,

 

Да ноша впору ей пришлась…
Она ждала и дождалась:
Святой монах по откровенью −
Пришел сюда… О, Божья власть
Как старцу верить изумленью?!

 

Мария встретилась как тень,
Легко скользящая песками…
Кто знает свой последний день?
И с сердца отвалился камень,

 

Когда Зосима обещал
Быть через год. И с тем простился…
Он целый год молил и ждал.
Такого дня − и вновь явился…

 

И вот уж старец причастил
Марию к Таинствам пречистым.
О, у нее хватило сил,
Чтобы принять их сердцем чистым!

 

Иссушенная тень ее
На быстрых крылышках взлетела…
Известно: каждому − свое,
А после − уж не наше дело…

 

* * *
Кто век в пустыне проживет,
Тот не известно, кем уж будет…
Кто имя Божье призовет,
Того Всевышний не забудет…

Октябрь 2002 г.

КИЙСКИЙ КРЕСТ

Святейший Никон жил в знаменательный для России период (1605-1681г.г.). Жизненный путь его с ранних лет лежал к монашеству, привел – к Патриаршеству. Его патриаршество – целая эпоха в церковной истории России, и в эти годы много противоречивых деяний свершил он; не раз становился жертвой интриг, подвергся осуждению и ссылке. До конца дней он носил на себе железные вериги, да маленький ковчег со Святыми Дарами. Блаженный Никон был незадолго до смерти оправдан и восстановлен в правах Патриарха. Разнообразие суждений о Никоне, как тогда, так и в нынешнее время, очень велико… История с Кийским Крестом – особая тема жизненной симфонии Никона, лейтмотив его земного существования. 

Умом − не догадаться, а ехать − не с руки…
Да как бы мы узнали про этот остров Кий

 

И про другие земли, заливы, острова,
Куда дошли Господни великие Слова,

 

Про Соловки, про Кижи, про остров Валаам –
Куда не обращались мы по мирским делам?

 

…Но в годы испытаний свет Божий исходил
С залива Беломорья, от тех больших светил…

* * *

…Еще монахом бывший когда-то, Патриарх
Попал в морскую бурю − изведал жуткий страх,

 

Был вынесен на остров… А остров − гол и пуст,
И не имел названья. Тут вырвалось из уст:

 

"Кий остров сей?" …И стали так остров называть.
А Никон крест поставил, чтоб гибнущих спасать −

 

Так Бога за спасенье свое благодарил.
И Крестный монастырь там потом соорудил.

 

И что б ни делал после, и где бы ни служил,
Всегда тем откровеньем особо дорожил.

 

Когда уж Новгородским митрополитом стал,
Сюда он прибыл снова − все так же Крест стоял.

 

Благодаренье Богу! России − долго жить!
А Никон Патриархом был призван ей служить.

 

Правдив и бескорыстен − такого не снести
Иным ближайшим слугам, что у царей в чести.

 

Сам − не стремился к сану, но надо! Массу дел
Во славу Божьей Церкви он совершить успел.

 

Так по его молитвам для северной земли
В Москву из Палестины святыню привезли,

 

Что копией являлась Христового Креста:
В нем засияли звезды земных путей Христа,

 

В нем выложили мощи пророков и святых,
Украсили камнями в оправах золотых.

 

И Патриарх с собором до Сретенских ворот
Сам проводил святыню, благословил в поход

 

На остров Кий далекий…Он знал издалека:
Тому Кресту честному сиять чрез века,

 

Терпеть все испытанья − водою и огнем,
Как самому Иисусу, распятому на нем.

 

И Крест установили. Лампада над Крестом
В веках не угасает на острове святом.

* * *

…Такого Патриарха, как Никон был тогда,
В России поминают в нелегкие года.

 

Его судьбу и подвиг другим-то не поднять,
И дел его громадных от веры не отнять.

 

Крута судьба России… Но Кийский Крест стоял,
Не монастырь, не остров − Россию охранял.

 

И через три столетья вернулся в стольный град,
Преодолевши много немыслимых преград.

 

Теперь − сияет светом светильников земных
В Крапивниках, у Сергия, в приделе Всех Святых...

                                   Октябрь 2002 г.

СВЯТОЙ ПРЕПОДОБНЫЙ СЕРАФИМ САРОВСКИЙ, ЧУДОТВОРЕЦ

 Преподобный Серафим Саровский (1754-1833г.г.) почитается Православной Русской Церковью как покровитель и молитвенник земли Русской. Почитался он и простым народом, и пользовался большим авторитетом у епископов, подвижников благочестия, духовных лидеров общества. Та Саровская пустынь, что стала для него обителью на долгие годы жизни, «пламенела» от дел Серафима. Она сталась свидетельницей и соучастницей его великих душевных и человеческих подвигов. Преподобный Серафим сподобился двенадцать раз (!) видеть Царицу Небесную с сонмом Ангелов и святых. Прославили преподобного Серафима через 70 лет после его святой кончины, и немногие праведники удостаивались того же. 

Великий старец Серафим Саровский
Воистину − как Божий Серафим…
Всю жизнь сражался с нечистью бесовской,
И был в борьбе всегда непобедим.

 

             *    *     *
Пути Господни неисповедимы…
Зачем мы в мир приходим? Вот вопрос...
Все рано открывалось Серафиму,
Но более − когда уже подрос.

 

Но более еще − когда уж годы
В монашеских заботах и трудах
Прошли… Тогда же поднимались всходы
По воле, просиявшей в Небесах.

 

Уединение, кротость, воздержание −
Вот путь, который он себе избрал.
Свои болезни, тяготы, страдания
Он наивысшей благостью считал.

 

Носил пятивершковый крест железный…
Вода и хлеб. И печка − без огня…
Постель − песок и камни. Так полезно
Уму и телу, а душе − броня!

 

Духовный гроб стоял в приделах кельи,
Что он избрал обителью своей.
И звери, что в глаза ему глядели,
И птицы, что всю Землю облетели,
И на заре ему привольно пели,
Нигде не видели таких людей.

 

Он их любил… Он всех любил безмерно…
Любил людей, оставшихся в миру.
Не убегал от помыслов их скверных…
Прощал. Молился. Побуждал к добру…

 

Уметь − одно, а исполнять − другое.
Он исполнял: стоял как столп Земли,
Как камень веры. Слово дорогое
Берег как жемчуг, взятый из пыли.

 

"Моя ты радость!" − так встречал открыто
Того, кто шел к нему… И радость шла,
Летела впереди него, как свиток
Его души, что радостью была.

 

…И Матерь Божия к нему являлась,
И уходя, не отводила взор.
Так благодать ее вовек осталась
В Сарове, у Дивеевских сестер.

 

                *    *     *
О старец Серафим! Твои заботы
О нас – не зря. Стояние твое,
Бахилы, лапти, кожаные коты
Уложены, как бисер, в Божьи соты,
А все твои усердные работы
Зовут к ответу наше бытие…

 

                                                Октябрь 2002 г. 

БЛАЖЕННАЯ МАТРОНА МОСКОВСКАЯ

Матрона Дмитриевна Никонова, по рождению тульская крестьянка, прожила тягчайшую жизнь, была преследуема, гонима, унижаема. И при этом − сиятельно чиста и благочестива. Наделенная от рождения высокими духовными качествами и провидением, она служила Богу и помогала человеку, пережила труднейшие времена (1881-1952г.г.), выстояла, состоялась и помогала в этом другим, как правило, самым обездоленным. Святой праведный Иоанн Кронштадтский называл Матронушку "восьмым столпом России", предвидя недалекое будущее страны. Он видел в ней оплот России, в чем ошибиться не мог.

…Стоит народ. Не гаснут свечи,
Цветам и лицам нет конца.
Для таинства чудесной встречи
Открыты души и сердца. 

 

В жару, в ненастную погоду
Стоят и ждут − сошлись пути…
Куда еще идти народу?
Народу некуда идти. 

 

Идут к Матроне с поклонением,
Как раньше на могилу шли,
За помощью, за исцелением,
За горсткой праведной земли. 

 

Теперь идут к мощам почтенным
В Святой Покровский монастырь,
Чтоб осветить лучом нетленным
К Душе взывающей пустырь… 

 

                        *    *    *
Не нам ли, грешным и прогнившим,
Судить других за что-нибудь,
Просить «взыскания погибших»,
Искать к святой Матроне путь? 

 

…Матроны Дмитриевны сила
Целебной силою была,
Неизлечимых исцелила
И жизни многие спасла. 

 

Великий лекарь Пантелеймон
С ней поделился  сокровенным
Секретом из своих ларцов…
…К Матроне шли благоговейно
Со всех земель, со всех концов, 

 

Шли со слезами, с упованием –
Молва умножилась окрест!
С терпением и послушанием
Несла Матронушка свой крест. 

 

Делилась главным − Божьим Даром
И Откровеньем дорогим…
Все лучшее дается даром,
И даром перейдет к другим.

Матрона с радостью дарила,
Жила – на то, что подадут,
И Божью Мать благодарила
За испытаний череду. 

 

Сама гонимая за веру,
Христову веру берегла,
Людским порокам знала меру
И к очищению звала.

 

В тяжелый век была опорой
Простому люду на Руси,
Слыла помощницею скорой,
Молилась, верила: «Спаси!» 

 

Ее любовь и прозорливость
Вселяли мир и доброту
В наш мир, забывший справедливость
И полюбивший темноту. 

 

                     *     *    *
…Поверить трудно. Правда ль это?
Слепая с изначальных лет,
Лучами Вышнего согрета,
Познавшая Духовный свет, 

 

И после смерти помогает,
Врачует светом Неземным!
…Теперь в блаженстве пребывает
Над миром нашим суетным, 

 

Где с чудотворными святыми
К Престолу Божью призвана,
И нынче служит вместе с ними
Высокой Истине она. 

 

Господь избрал ее заранее...
Велик и чуден мир святых!
…На незабудковой поляне
Среди созвездий золотых 

 

У ослепительного Трона,
Лучистых не смыкая глаз,
Святая старица Матрона
Стоит и молится за нас…

 

                             Октябрь 1999 г, в редакции 2017 г.

  СОБОР СВЯТОЙ СОФИИ В НОВГОРОДСКОМ КРЕМЛЕ

 На моей родине, в Великом Новгороде, один храм от другого находится на расстоянии вытянутой руки. А святынь – не сосчитать: церковь Спаса-Преображения на Ильине-улице и другие церкви, Знаменский монастырь и другие монастыри в городе и его окрестностях, памятник Тысячелетия России в Кремле… Софийский собор в Кремле – особая статья, сосредоточие прошлого и настоящего. Главная святыня собора – икона "Знамение Богоматери". Чудотворный образ Богородицы Премудростью Божьей охраняет, спасает, направляет… 

Насколько я еще жива,
Настолько вечно жив всеславный
Собор Софии шестиглавый –
России − свет и голова.

 

Его святыня − от веков –
Икона чудной благодати
«Знамение» − защита рати
И Богоматери покров

 

От огненных, от черных жал,
От глада, от чумы, от плена.
Великий Новгород колена
Ни перед кем не преклонял!

 

                 * * *
Я так удачно родилась –
Вблизи – постичь премудрость Божью,
Но столько лет по бездорожью,
Вблизи дорог едва плелась,

 

Едва ползла, не доходя,
Не находя, не постигая…
София – мудрость вековая –
Себя открыла мне, щадя!

 

Годами, болью я дошла
И обрела свою опору –
Душа к Софийскому собору
Обращена и приросла.

 

Через Корсунские врата
Она вошла под эти своды,
К которым князи и народы
Взывали многие лета.

 

 Святые мощи. Древний Крест.
Высокие полати хора.
Остатки росписи притвора
И клады потаенных мест,

 

Изображения святых,
Царей, апостолов, пророков…
Урок − из тысячи уроков,
Из глав Писаний золотых!

 

Иконостас − суров, велик…
А перед ним − резная рама
Целительной святыни храма:
«Знамения» чудесный лик!

 

Душа вошла и не уйдет.
Свеча горит, не угасает.
И Матерь Божия спасает,
И мудрость Божия грядет!

 

               *  *  *
От этих стен, от этих врат
Питалось и взрастало детство,
Переходящее в наследство –
Наследовал мой младший брат.

 

 ...У этих стен когда-то мы
Фотографировались с братом...
...И папа с фотоаппаратом,
И сырость северной зимы,

 

И ряд немых колоколов,
И ранний вечер с перламутром,
И поздний день над поздним утром,
Над сединою куполов,

 

Чья седина − от седины
«Тысячелетия России»,
И… разговоры о мессии,
О благе мира и страны…

 

 Но это после, а тогда…
И мама, и друзья, и книги,
И двор, и школьные интриги,
И новых мыслей череда…

 

Ну, а еще − потом, потом…
…Укрыто снегом и цветами,
Стихами, чистыми листами:
Воспоминаний первый том!

 

А в нем − Софийская строка,
Софийская глава в начале
Моей судьбы, моей печали,
Мой путь и мост через века!

 

 ..Любила и теперь люблю
И Ярославово дворище,
И храм, и торг, и пепелище,
И вызов гордому Кремлю,

 

 И башни древнего Кремля,
И Юрьев монастырь старинный,
И все, чем славился былинный,
Воспетый край − моя земля,

 

И вольный терем, и союз
С Московской Русью златоглавой.
Софийской мудростью и славой
Умножилась святая Русь!

 

                 *  *  *
К Москве стремилась я не раз,
И более всего – с надеждой,
Лелеемой моей невеждой,
Пополнить знания запас.

 

Да вышло так, что мне пришлось
Наполнить до краев копилку:
За мужем следом ехать «в ссылку»
В Москву! − «Знамение» сбылось…

 

Москва и мне открыла дверь,
Провинциальной прихожанке,
Служительнице и служанке.
Но все же… Новгород − не Тверь!

 

Но все же… Из Москвы на мир
Открылся взор моей Вселенной;
Мир увлекал красою тленной
И приглашал на званый пир.

 

Но громче всех миров меня
Моя София призывала
И никогда не покидала,
Своим «Знамением» храня.

 

Оно – со мной и надо мной...
Домой спешу неторопливо
И... замираю молчаливо
Перед Софийскою стеной.

 

     *  *  *
…Я убеждаюсь: мир велик;
Его начала и кончины,
Как истинные величины,
Непостижимы напрямик.

 

Я понимаю: потерять –
Еще не значит потеряться…
Софии можно доверяться,
София может доверять.

 

И мне – доверены дары,
И мне  – врата всегда открыты,
И львы на них слегка сердиты,
А мастера зело мудры...

 

             *  *  *
Россия мудростью жива…
Стоит незыблемо всеславный
Собор Софии пятиглавый  –
России свет и голова!

                                                                        Октябрь 1999г.

О  МОНАСТЫРЯХ  

Что до меня, так слово "монастырь" я запомнила с детства. Монастырей в Новгороде Великом, в Приильменье и окрестностях с незапамятных лет строилось великое множество: Антониев монастырь, Звериный, Десятинный, Знаменский Духов, Деревяницкий, Хутынский, Сырков, Вяжищский, Перынский, Нередицкий, Иверский, Савво-Вишерский и другие. Жаль, что от некоторых из них в настоящее время пребывают только следы, как, например, от Савво-Вишерского: только аллейка к нему и осталась − дорога есть, а храма − нет. У каждого монастыря − своя история. Со времен глубокой древности, еще до возникновения самого Новгорода Великого, вскоре по принятии христианства, на берегах Волхова и Ильменя начиналось устройство монастырей. Неповторимые архитектурные ансамбли монастырей были индивидуальны и неотразимы среди северных ландшафтов. В их композициях, лишь в редких случаях сохранившихся до нашего времени, ощущается глубинная историческая и духовная связь с теми поколениями славян, которые долгими веками жили на этой земле.

Корни моих предков − в южных окраинах России, но душа моя − в северных, новгородских краях.

 Особенно люблю с самых ранних моих лет Юрьев монастырь, один из древнейших на новгородской земле. Ему всегда сопутствовало экономическое могущество и покровительство князей, и играл он в разные исторические периоды − почти всегда − заметную роль в обществе. Украшение его − Георгиевский собор, основанный в начале одиннадцатого века, яркий памятник своего времени. Мощный властелин! В те ранние мои годы я не видела там монахов, видела − вещественную разруху и другое… Другое − это каркас духовного величия, и не только в прошлом, но и в том настоящем, что было детством моего поколения. Я точно знала, хотя более чувствовала, что обитель когда-то придет в то соответствие, которому и должно быть: оживут старые предания, встанут стены, расправятся колокольни, проявятся великие фрески, засияют драгоценные иконы!

В Юрьевском монастыре мне раньше доводилось бывать очень часто, да и теперь, приезжая в Новгород, я обязательно наведываюсь туда, всякий раз замечая положительные перемены в его облике. Радостным отзвуком в сердце отозвались золотые звезды, наконец-то  засиявшие на синих куполах храма, еще издалека заметные подъезжающим к монастырю. Преобразились территория и окрестности, ожил трудами братии сам монастырь. Мне всегда здесь было интересно, всегда любила из южных ворот выйти на берег Ильмень-озера.

Чудо, как хорошо и красиво вокруг!

Знали, знали тогда, что, где и для чего строить.

Дорогие мои древние славяне, как же мудры и дальновидны вы были тогда, не то, что мы теперь. Так хочется, чтобы ваши труды, ваше усердие приносило плоды незадачливым потомкам вашим... Как-то даже нечаянно зашла (в поисках батюшки) в мастерскую, где расписывали иконы − красота! Красота и огромный труд во славу Божию. Писать иконы − великий дар, великое послушание. Если бы я смогла, то ничего лучшего для себя я бы не пожелала… Только где мне.

Забыла, зачем и пришла.

А люди − тем и живы…

Уповаю на их труды и молитвы.

 Перынский Рождественский монастырь − тут же, на побережье Ильменя, неподалеку от Юрьева. Он − один из первых в России по времени создания. Название его связано с именем языческого бога грома и молнии Перуна, которому поклонялись до принятия христианства; это же имя и оставили за новым, христианским, монастырем. За многовековую историю монастырь претерпел большие тяготы и переустройства. До сих же пор, как мне кажется, дух язычества вполне не выветрился: он витает по окрестностям, гнездится в земле. И поселе монастырь хранит немало загадок. Здесь очень красиво и сурово одновременно. Даже в самое жаркое лето чувствуется свежесть и прохлада. Монастырь также восстанавливается, но медленно. Такой свободы, как в Юрьевском, не чувствуется: пришел, поклонился, помолился и уходи прочь. В Рождественскую церковь мне ни разу не удавалось зайти надолго. Чаще всего она была на замке, даже после восстановления.

В каждом монастыре свой устав, однако…

 Невыразимый трепет моего сознания вызывает и Хутынский Спасо-Преображенский монастырь, детище преподобного Варлаама Хутынского, создание конца двенадцатого века, отличавшийся в свое время обилием построек и тем огромным значением, которое он имел в становлении Новгорода. Сказать теперь о Хутынском − то же, что и о Юрьевском или о Перынском, не могу, там я была слишком давно, а то, что видела − сплошной призыв: восстанавливайте без устали! Проблем много. И все же… Прошлые славные дела монастыря не должны быть забыты − исторически, а личные подвиги преподобного отца и чудотворца Варлаама Хутынского были столь велики, что по силе своей они сопоставимы, если вообще так можно говорить, с памятными делами и подвигами преподобного отца и чудотворца Сергия Радонежского. Нетленные мощи преподобного Варлаама пребывают теперь в раке под спудом. Рядом висят его вериги − задумываться заставляют крепко. Представляю, как мог бы выглядеть и каким осязаемым светом одаривать нас монастырь, не произойди с ним тех жутких разрушений, что выпали на его долю.

Судьба некоторых других новгородских монастырей − ничем не лучше, к сожалению.

 Монастыри России сполна разделили судьбу страны.

 Это уж гораздо позже я повидала другие обители, и с течением времени во мне росла мысль об их величии и значимости. В детстве же мне не приходилось ездить по святым местам. Ведь тогда такое и не было принято, как, скажем, теперь. Только в институтские годы удалось мне побывать на псковской земле, отметить замечательные ее храмы и монастыри. Особенно мне запомнился Псково-Печерский Свято-Успенсский монастырь: и живописным своим местоположением, и мощной архитектурой и необычной историей своей летописи, и судьбой своих обитателей − особое место на Руси. К тому же он не был так разрушен, как те монастыри, что я видела до него. Очень, очень там красиво и проникновенно. Звон колоколов его помню до сих пор.

Вспоминаю и те пещеры.

Пещеры полны памяти и святости. Многие поколения монашествовавших и значительных людей своего времени покоятся там. Это были первые пещеры в моей жизни, в которые мне пришлось спуститься. Не знаю, есть ли другие такие глубины физического погружения в контрастный мир, которые бы хоть в какой-то степени позволили непривычному ко всему этому человеку осознать себя мелкой песчинкой под пластами песков вечности.  Отрезвление, приходящее в пещерах, наверное, повернуло к лучшему судьбы многих посетителей подземных лабиринтов или заставило задуматься о чем-то,  новом – для них… Может, примерно так же можно было бы почувствовать себя в гробницах египетских фараонов, понимая, что выбраться оттуда совершенно не представляется возможным.

Меня, конечно же, заинтересовала история монастыря. Оказалось, что летописи не сохранили тайну рождения в недрах земли первого пещерного монастыря, но Сам Господь сохранил те пещеры и память о подвиге первых монахов, о грозных событиях, в разное время здесь происходивших.  Это дошло до нас, только жаль, что ничему не научило. Но все же…

Ничто не уходит бесследно.

Вечность дышит под пластами земли коротким дыханием свечей в руках человеческих, огнем, зажигаемых у лампад святых, молитвами, творимыми в душах и мыслях верующих.

Тут − другие люди, другие лица, другие мысли.

Зачем мы здесь?

Здесь − в пещерах, и там − наверху?

Зачем наши труды и заботы?

Кому мы трудимся, чему отдаем себя?

Как ответим за это? И что есть мера чему?

Преподобные Псково-Печерские старцы это знали…

 Великие старцы − некогда земные люди, а ныне − Небесные Ангелы − рать святая. Они были оплотом Православия западно-русских пределов нашего Отечества. Они − дар Богу от обители, возросший в ней за пять сотен лет ее бытия… Незадолго до своей кончины Святейший Патриарх Пимен, бывший в свое время игуменом этой обители, установил день празднования Собора всех Псково-Печерских святых и из особой любви к ним сам составил им акафист. 

 Монах СЕВЕРО–ПЕЧОРСКОГО монастыря

Ничем не нарушая свой покой,
Не прерывая думы бесконечной,
Сидит монах, угрюмый и седой,
Как старый ворон. Одинокий. Вечный. 

 

Невольно бросишь взгляд со стороны:
Согнувшийся, таинственный, нелепый,
Сидит на сером камне у стены,
В дневной прохладе, возле роз и склепов. 

 

На палку крепкую руками опершись,
Безмолвно шепчет, смотрит мимо, мимо…
Одежды сумрачные с ним в одно слились,
И с телом, и с душой срослись незримо.

 

Снует поток туристов и зевак,
Глазеющих на купола соборов,
Спешащих окунуться в тьму и мрак
Подземных узких жутких коридоров. 

 

А он молчит. Средь сумерек и роз
Зачем он здесь нашел уединенье?
Морщины, словно борозды от слез,
Пролитых в бесконечных размышленьях…

 

 Бывал ли счастлив он? Страдал? Любил?
К родному сердцу сердцем прикасался?
Что помнит он, что прочно позабыл,
Когда от жизни мира отказался? 

 

Как привела сюда судьба его,
И сколько лет уже он пребывает
В молитвах и постах? И для чего
Всё это миру? Кто про это знает?

 

О чём молчит и думает теперь,
Когда осталось жить не так уж много,
Когда вот-вот и отворится дверь,
И встанет он перед престолом Бога?

 

                *    *    *
…Превозносясь молитвою своей
К сияющим вершинам небосвода,
Сидит монах, алмаз среди камней.
Ему почти что сто четыре года…

                                                        

                                                 Октябрь 1972 г.

 ЧАСТЬ 3. МОЯ РОССИЯ

 

ХРАНИ РОССИЮ

Господь, я об одном Тебя прошу:
Храни Россию, родину святую.
Все бриллианты сердца приношу
В казну моей России золотую.

 

Прошу, Господь, не допусти врагов
На землю наших прадедов и дедов,
Благослови страны моей сынов
На праведные, честные победы.

 

 Еще прошу, Господь, не допусти,
Чтоб наш народ был нищим и голодным.
Прости нас всех, молю Тебя, прости…
Пусть будет край богатым и свободным.

 

 Я в храм вхожу, надеясь и скорбя:
Люблю мою Россию бесконечно.
Господь, я об одном прошу Тебя:
Храни и сохрани ее навечно! 

                                                 

                                                   Май 2000 г.

Самое дорогое сокровище в моей жизни − обретённая мною Россия.

От рождения и до настоящего времени постигаю, обретаю, и, наверное, до конца никогда не завершу этот процесс; он бесконечен, характеристики его многогранны. Минувшая Россия и Россия современная одинаково дороги и близки мне, несмотря на их отличия и различия, и не только временные, что так характерно для русского исторического феномена. Родину не выбирают так же, как родителей, национальность, как день своего рождения и дату смерти.

Нет у меня другой земли.

Нет у меня другой Родины.

Нет у меня другого народа.

Выхожу ли на улицу, иду ли по столичному проспекту, еду в ближайшие города или в отдалённые области − везде, везде моя земля, мой народ, моя Родина, моя бескрайняя и прекрасная Россия. Нет, не только добродушно умиляюсь возникающим картинам и пейзажам, не только сокрушаюсь об утраченном за последние годы, а, сосредоточившись, читаю строки, написанные задолго до меня на скрижалях моей памяти, слегка сдувая пылинки или отчаянно отгребая мусор с этих строчек. Понимаю неизбежность происходящего на глазах. Хочу не замечать негативное, что только слепой не увидит, о чём токуют и трубят во всеуслышание... Вижу, например, как в глубинках всё активнее восстанавливаются храмы, бывшие в поругании и запустении десятилетиями, и отрадно становится. В толчее и суматохе человеческой всегда замечаю трогательных стариков и старушек; думаю о том, что если молодые оказывают им хоть какое-то внимание и помощь, то можно уповать на продолжение едва сохранившихся благородных традиций давнего прошлого. С горечью обнаруживаю, как много несчастных, гонимых, бездомных соотечественников, детей и взрослых, не могут ничего изменить в своих судьбах. Где бы ни встретились, радостно смотрю на юных, красивых людей, на молодые семьи с детьми.

В российской провинции, хлебнувшей сполна нашего времени, народу тяжело, да и не скоро станет легче. В столицах − своя жизнь, для простых трудовых людей − далеко не такая лёгкая, как может со стороны кому-то показаться. Истинная же Россия большей частью как была, так и пребывает там же, в небольших городах и городках, деревнях и сёлах, испытывающих на себе все тяготы современной жизни, жестокость и равнодушие правителей всех рангов. Тем не менее, надежда на лучшее для русских людей у меня остаётся − и теперь, когда всё сворачивается к тому, чтобы и той надежды не стало.

Нет, такого допускать нельзя!

Когда прохожу мимо оставленных людьми домов в российских сёлах, мне становится горько и тоскливо. Когда узнаю, что люди и семьи, оторвавшись от родных гнёзд, опять возвращаются домой и начинают обживать заново родные места, радуюсь за них, как радовалась бы за себя, случись со мной такое… Если бы лично я могла ускорить этот процесс возвращения! К сожалению, это от меня никак не зависит. Зато я всегда в зависимости от судьбы того народа, той страны, которую люблю. Глубочайший духовный кризис, переживаемый нынче нашим обществом, не преуменьшил моей любви к России, не поколебал моей веры в родину отцов.

Россия − моя. Тысячи лет назад − уже и тогда моя…

Если бы я родилась в Аргентине или, допустим, в Австралии, то всё равно узнала бы когда-то о России, и, наверное, обратилась бы к ней всеми устремлениями сердца. Только где бы мне ни случилось родиться, душою я всё равно родилась бы только в России – душа про это знает...

Люблю Россию изнутри, издалека: восхищённо, сострадательно, покаянно. Люблю Россию древнее древней, такую, какая еще и Россией-то не была, а только собиралась ей стать. Люблю Россию робкого возраста, Россию старинную, былинную, Россию вольных и великих новгородичей, Россию Великокняжескую, Россию Державную, Россию − Святую и просвещённую.

Люблю Россию, еще недавнюю − Россию Василия Татищева и Петра Столыпина, Россию Михаила Ломоносова и Сергея Вавилова, Россию Виктора Васнецова и Михаила Глинки, Россию Алексея Кольцова и Александра Блока − Россию созидательную и созидающую, духовную и одухотворенную.

Люблю и утверждающую Россию, ту самую, которой покровительствует великомученик Георгий Победоносец, Россию князя Александра Невского и крестьянина Ивана Сусанина, Россию полководца-генералиссимуса Александра Суворова и партизана Дениса Давыдова и, наконец, Россию моих современников − академика Дмитрия Лихачева и генерала Владимира Максимчука, подлинных патриотов, которые никогда не променяли бы её ни на какую другую страну!

Люблю Россию христианскую, Россию-мученицу, Россию-искупительницу.

Люблю безыскусно, бездоказательно, бесповоротно и − терпеливо. Главное − терпеливо…

Терпеть?

Ну, сколько же еще?

Ну, скоро ли уже?

 ПРОСТИ

О, Родина, пристань страдания!
Прости нас, о нас же скорбя,
За то, что мы в наших деяниях
Любить не умеем тебя,

 

За все, что мы тащим из прошлого,
Минуя эпохи, как рвы.
К нам мало пристало хорошего
От прадедов наших, увы!

 

Уж им-то хватало терпения,
За ними-то нам не успеть.
Прости. Потерпи наше рвение –
Тебе ли учится терпеть?

 

Терпела и глупость, и варварство,
И жадность слепых и глухих.
Прости нас за это, пожалуйста,
Ведь мы не отстали от них!

 

Не знаю, какого правителя
Отвергли б просторы твои:
Блистали и шлемы, и кители,
Гремели балы и бои…

 

Не знаю, какой революции
Тебя миновали ветра:/
Декреты шуршат, резолюции –
Работа ума и пера…

 

Работа души? – В редком случае,
От мира сокрыта она…
Как мало меняются к лучшему
Народы, цари, времена!

 

Растут катастрофы и бедствия,
Нищает народ косяком.
Смешались причины и следствия
И стали единым клубком

 

Все меньше начала духовного,
Чем дальше − тем меньше его.
И вот от святого и кровного
Осталось почти ничего.

 

Прости нас. Терпи нас с надеждою
На наш человеческий род.
…Помогут нам силы Небесные
Да позднего разума плод!

                                

                                            Сентябрь 1990 г.

  РОССИЯ, БОЛЬ МОЯ…

Россия! Боль моя, слеза моя и рана.
Глава Евангелия, строчка из Корана…

 

 Здесь все переплелось, скопилось и свершилось,
Разрушилось людьми и к Богу обратилось.

 

 Здесь все сбылось вполне: от сказок и пророчеств –
До зверского убийства царственных высочеств,

 

 От жертвенных идей – до дерзкой авантюры,
От чёрной нищеты – до "звёзд" номенклатуры,

 

 От самых страшных снов – до вещих упований,
От радости побед – до  горечи изгнаний,

 

 От праздности ума – до трезвости суждений
В компьютерах мозгов у новых поколений.

 

 …Здесь всё – в одном узле: наречия, народы,
И правда, и тюрьма, и терния свободы,

 

 И широты размах, и узости законность,
И к пагубным страстям избыточная склонность,

 

 И темень кабаков, и скоморохов пляски,
И ярмарочных сцен пылающие краски,

 

 И пустота казны, и промыслов богатство,
И бескорыстных душ крепчающее братство!

 

 И если всё прошло, то новое начало
Уже недалеко, и слово прозвучало

 

 О будущем страны без рабства и тирана!
Россия, боль моя, моя сквозная рана…

Апрель 1999 г.

Моя боль за Россию, моя сквозная рана от переносимых ею испытаний давно уже переросли понятия личной боли за себя и ближний мой круг. Но ведь и прозвучавшее слово услышала не одна я! Так когда же? Если бы знать, но не дано. Никому из нас не дано другого времени, чем то, в которое мы живем, ведь не оно в нашей власти, а мы − подданные своего времени. Ибо сказано Екклесиастом (и когда ещё сказано!), что всему будет своё время, а пока (это тогда ещё!) и суд творит беззаконие, и на месте правды восседает неправда.

Но раз так − быть по сему.

Больно? Пройдет.

Несправедливо? Пройдет и это.

Невыносимо? Сильные вынесут и помогут слабым, должны помочь, по крайней мере.

Ведь Россия сильна. Россия может вынести невыносимое, вся история её развития подтверждает это.  И то − как всё бросить разом, когда столько веков несли!? При всём бремени вековых испытаний терпеливому русскому народу все-таки мир был привычнее и предпочтительнее войны, хотя воевали и бунтовали часто. Всё было и бывало на Руси. А для меня − что было недавно и что бывало давно, − складывается из исторических биографий моих дедушек и бабушек, прадедушек и прабабушек, а то, что будет, – будет Россией моих внуков и правнуков, и это так просто.

Есть на свете и другие места… Да что они − для меня?

Мои дорогие, мудрые родители с детства прививали нам с братом чувства привязанности к родному дому, уважения к окружающим, любви к родному городу, Великому Новгороду, к нашей стране. Как я им благодарна за это, как мне не хватает их теперь! Мой папа всегда говорил: своё − это своё, родное, выстраданное, и на чужой стороне своего никогда не найдешь − ни таких людей, ни такого куска земли, ни такой радости, какое даёт человеческой душе чувство Родины. Да кто бы искал, если бы не понуждали… Но, что бы ни случилось далее, чувствую и знаю: здесь, в России − все моё, мои корни, моя семья, родные могилы и моё богатство, доставшееся по наследству от близких и не столь далёких, от старшего поколения, проливавшего за свою Родину кровь, принёсшего на её алтарь свои силы и таланты.

И я люблю всё это исторически-генетическое богатство, люблю наследие и наследников, люблю память и боль моей памяти. Люблю, с осторожностью, с надеждой, оптимистически, даже фантастически − будущую Россию. Не могу не любить − люблю всем, что есть во мне и всем, что давно уже перестало быть мною, а стало частью, пусть самым малым процентом от той части, –  частью самой России.

Люблю безоговорочно и безоглядно.

Люблю всегда и навсегда!

Люблю тебя, Россия…

 ПЕСНЬ О РОССИИ

Люблю тебя, Россия, моя святая Русь!
Люблю и никогда о том не пожалею,
Люблю и навсегда с тобою остаюсь.
Свою судьбу твоей судьбой преодолею!

 

Люблю тебя, Россия! Нет другой страны,
Родной и близкой сердцу с самого рожденья.
Российскому орлу с державной вышины
Отлично виден путь к вершине восхожденья.

 

И эту высоту никто не отберет;
Осталось подождать, когда наступит время,
Когда высокий Дух с вершиной совпадет,
И юными орлами возмужает племя.

 

Люблю тебя, Россия! Поют колокола,
И храмы благодатно двери открывают:
На добрые пути, на славные дела
Молитвою отцов они благословляют.

 

Люблю тебя, Россия, моя святая Русь!
Люблю и никогда о том не пожалею,
Люблю и навсегда с тобою остаюсь.
Твою судьбу своей судьбой преодолею!

Люблю тебя, Россия!

                                          Май 1999 г.

 

ЧАСТЬ 4. ПОЕЗД НЕБЕСНЫЙ.
Перевод с английского негритянских спиричуэлов, 2000 г.

Посвящаю моей дочери Марии, познакомившей меня с американской музыкой

Негритянские спиричуэлы – это духовные песнопения негров-рабов, привезенных в Америку в начале 17-ого века белыми колонистами из Африки. Миссионеры постарались – негры приняли христианскую религию, что оказалось очень удобным для американских рабовладельцев: рабы скорее смирялись со своей тяжкой земной участью. Духовные гимны были одним из немногих видов творчества, разрешенных белыми хозяевами на плантациях. В силу влияния собственных культурных традиций невольники сопровождали пение танцами и даже небольшими представлениями, отдыхая, таким образом, от изнурительного физического труда. Английский язык не был родным для африканцев, поэтому стихи складывались из простых, понятных им слов, а музыка отличалась ритмичностью и легко запоминалась.

Американский вариант английского языка, какими и является язык спиричуэлов, более «спрессован», чем сам английский, более удобен для выражения кратких, но содержательных мыслей авторов. Он более прост: даже при явном небрежном отношении к правилам грамматики, смысл не теряется, а иногда и усиливается.

 В конце 19 века этот жанр обрел название спиричуэла («spirit» в переводе с английского – «дух»). Иносказательный язык песнопений выражал тайное желание вернуться на родину – содержание спиричуэлов наполнялось чистой детской искренностью веры, как паруса ветром. Музыка спиричуэлов, как правило, динамична, экспрессивна, с выраженным танцевальным ритмом и яркими акцентами – музыка сильных духом и телом людей, не сломленных рабством, не потерявших надежду! Черные рабы любили исполнять свои спиричуэлы при всяком подходящем случае. Духовное пение помогало несчастным эмоционально выразить себя и значительно облегчало жизнь и существование в неволе…

С течением времени происходили различные перемены, и негритянский фольклор становился все более популярным среди белого населения страны и континента, а за 1861-1865 годы войны Севера и Юга получил распространение и в Европейских странах. Именно спиричуэл стал одним из важнейших компонентов зарождающихся тогда джаза и блюза.

В России негритянские песнопения были почти не известны – причины очевидны, а в СССР – недоступны из-за религиозного происхождения текстов.  Сейчас спиричуэл прочно закреплен в исполнительской практике отечественных и зарубежных музыкантов и только способствует  взаимному обогащению культур и миротворчеству.

OH, DIDN’T IT RAIN
ДЛЯ ЧЕГО ЭТОТ ДОЖДЬ?

На несчастную Землю
Обрушился дождь,
Сорок дней и ночей
Он стеною стоял.
Я прошу тебя, Ной,
Если можешь, скажи:
Для чего этот дождь
Нам Господь посылал?

 

О, не шел бы тот дождь, -
Не погибли бы те,
Кто в отчаянном страхе
Пытались спастись.
Я прошу тебя, Ной,
Если можешь, скажи:
Не могли вы тогда
Без дождя обойтись?

 

...Трепетали деревья,
Дрожала трава,
Люди, звери и птицы
Безумно метались.
Я прошу тебя, Ной,
Если можешь, скажи:
Для чего вы в Ковчеге
Живыми остались?

 

Остальным – не укрыться,
Хоть к Небу взлетай,
Хоть взбирайся на гору,
Хоть прячься в пещеру...
Я прошу тебя, Ной,
Если можешь, скажи:
Как тебе удалось
Сохранить твою веру?

 

...Все вокруг погибало,
Стеная во тьме;
Голоса растворялись
В сырости ночи...
Я прошу тебя, Ной,
Если можешь, скажи:
Очень трудно быть праведным
Или не очень?

 

Сорок дней и ночей
Истреблялись грехи
От Господнего гнева,
Господнего слова.
Я прошу тебя, Ной,
Если можешь, скажи:
Как нам всем избежать
Наказанья такого?

 

…Снова, снова на Землю
Прольются дожди,
Сорок дней или более -
Кто это знает?
Я прошу тебя, Ной,
Если можешь, скажи:
Для чего это все
Нам Господь посылает?

WADE IN DE WATER
ПУТЬ ЧЕРЕЗ ВОДЫ

1.

Дети, заходите в воду,
Не тревожьтесь, не пугайтесь;
Ваш Господь, Отец Небесный,
Не оставит вас одних.
Видите: в одеждах белых
Люди погрузились в воду,
Лидер - израильтянин -
Самый первый среди них!

 

Путь один - уже известный,
Нужно воды перейти,
Путь один - прямой и честный,
И другого нет пути!

2.

Дети, что ж вы испугались,
Неужели вам так страшно?
Никогда еще Создатель
Не бросал Своих детей!
Видите: в одеждах красных
В волны моря входят люди,
Входят с верой и надеждой,
И ведет их Моисей!

 

Путь один - давно известный,
Нужно воды перейти,
Путь простой, прямой и честный,
И другого нет пути!

BEHOLD THAT STAR
ПОСМОТРИ НА ЗВЕЗДУ

Рождественский спиричуэл
(переложение для детей)

Видишь, зажглась звезда,
Зажглась высоко на Небе,
Видишь, зажглась звезда,
Это звезда Вифлеема.

 

Видишь, зажглась звезда,
И землю лучами согрела,
Видишь, зажглась звезда,
И людям свой свет подарила,

Видишь, зажглась звезда,
И радость всем детям она принесла!

 

Видишь, зажглась звезда,
Зажглась высоко на Небе,
Видишь, зажглась звезда,
Это звезда Вифлеема.

 

Видишь, зажглась звезда,
И Ангелы в вышних поют,
Видишь, зажглась звезда,
И ночи тьма отступает,

 

Видишь, зажглась звезда,
И Царствию Божию не будет конца!

Видишь, зажглась звезда,
Зажглась высоко на Небе,
Видишь, зажглась звезда,
Это звезда Вифлеема!

WERE YOU THERE
ГДЕ ТЫ БЫЛ?

Где же ты был,
Когда они
Распинали твоего Господа,
О, где же ты был?!
Где же я был,
Когда они
Распинали моего Господа,
О, где же я был?!

 

Иногда меня
Бросает в дрожь,
Бросает в дрожь,
Бросает в дрожь:
Где же все мы
Были тогда?!

 

Где же ты был,
Когда они
Хоронили твоего Господа,
О, где же ты был?!
Где же я был,
Когда они
Хоронили моего Господа,
О, где, же я был?!

 

Иногда меня
Бросает в дрожь,
Бросает в дрожь,
Бросает в дрожь:
Где же все мы
Были тогда?!

HEAV’N, HEAV’N
НЕБЕСА, НЕБЕСА

У меня есть своя одежда,
У тебя есть своя одежда,
Все дети Божии во что–то одеты.
О, Небеса, Небеса!

 

Когда я попаду на Небо,
Мне не будет нужна одежда,
И душа моя призывает:
О, Небеса, Небеса!

 

У меня есть какая–то обувь,
У тебя есть какая–то обувь,
Все дети Божии во что–то обуты.
О, Небеса, Небеса!

 

Когда я попаду на Небо,
Мне не будет нужна моя обувь,
И душа моя призывает:
О, Небеса, Небеса!

 

...У меня изорвалась одежда,
У меня износилась обувь,
У меня ничего не осталось,
О, Небеса, Небеса!

 

Надо мной смеются открыто,
Надо мной издеваются желчно
Те, кто Господа не узнали,
Те, кто Господа распинали:
“Ну, где же Его Небеса?”
О, Небеса, Небеса!

 

Когда я попаду на Небо,
Мне не будет нужна одежда,
Мне не будет нужна моя обувь,
Не нужна еда или крыша,
И душа моя призывает:
О, Небеса, Небеса!

 

И подарит Господь мне арфу,
И тебе Он подарит арфу,
И всем детям своим подарит
Арфы на Небесах.
О, Небеса, Небеса!

 

И я буду играть на арфе,
И Ты будешь играть на арфе,
Будем петь и Господа ставить.
О, Небеса, Небеса!

I STOOD ON DE RIBBER OB JORDAN
Я СТОЯЛ НА КРУТОМ БЕРЕГУ ИОРДАНА

Я стоял на крутом берегу,
На обрыве реки Иордан,
Я пришел взглянуть на корабль,
Приготовившийся отплыть.

 

Я стоял и смотрел на парус,
Что резвился  на гибкой мачте,
Мне мешали ветер и слезы –
Этот парус – не для меня...

 

А корабль уже отплывает,
Я горюю и горько плачу,
Сокрушаются и рыдают
Все оставшиеся со мной!

 

О, сестры мои, о, братья!
Заранее будьте готовы:
Когда–нибудь ваш корабль
Поднимет свои паруса;

 

Смотрите, не опоздайте
На ваш корабль Спасения,
Пойте Господу: “Слава,
Слава и Аллилуиа!” –
Близок и день, и час!

 

 ...Я стоял на крутом берегу,
На обрыве реки Иордан,
Я стоял и видел корабль,
Но корабль – не для меня...

SWING LOW, SWEET CHARIOT
ЖЕЛАННАЯ, СЛАДКАЯ КОЛЕСНИЦА

О, желанная, сладкая колесница,
Я давно с нетерпением жду тебя,
О, желанная, сладкая колесница,
Увези поскорее меня домой.

 

Катись, качайся, моя колесница,
Не останавливайся в пути!
Катись, качайся, моя колесница
Я слышу песню твоих колес!

 

А вот и ангелы прилетели –
Господь их послал за моей душой;
Прошли пути и дела земные,
И рощи Небесные ждут меня.

 

Катись, качайся, моя колесница,
Не останавливайся в пути!
Катись, качайся, моя колесница
Я слышу песню твоих колес!

 

О, желанная, сладкая колесница,
Я давно с нетерпением жду тебя,
О, желанная, сладкая колесница,
Увези поскорее меня домой!

'TIS ME, O LORD
ЭТО Я, МОЙ БОГ!

Это я, мой Бог!
Видишь, я стою,
Я стою и жду
Твой бесценный дар -
Дар молитвы Твоей
И надеюсь!

 

Нет, не дьякон мой,
И не мой отец,
Не сестра, не мать
И не братья мои,
Это я - пред Тобой,
Не отвергни!

 

Это я, мой Бог!
Я прошу не хлеб,
Не воды прошу,
Не чего еще,
Но молитвы дар -
Твою милость!

 

Для меня она -
И тепло, и свет,
И вода, и хлеб,
И отец, и мать,
И сестра, и брат,
И учитель!

 

Это я, мой Бог!
Это я стою,
Все стою и жду,
Не устану ждать,
Не устану просить
И надеяться
не устану...

 

...Это я, мой Бог!
Видишь, я стою,
Я молюсь Тебе,
Я молюсь и жду,
Благодати Твоей
И прощенья!

Главная

The Author

Контакты Contacts

Что? Где? Когда?

Биография

Фрагменты из книг

Иллюстрации

Каменный век

Алмазы-РА

Фотографии

Переводы

Выставки

Песни

Издания

История поколений

Из переписки